Виктор Куллэ:  Золото и серебро

     Здесь, задолго до песен Окуджавы, родился «арбатский миф». Или «арбатский текст» – уж как любезному читателю будет угодно. У мифа, как известно, автора быть не может, однако в случае Арбата все произошло супротив правил. Не жизнь и судьбы людей воплотились в миф – но воля автора, строившего собственную жизнь по законам мифотворчества, оказалась столь сильна, что по сей день резонирует в истории нашей культуры. Пора, наконец, поименовать и автора – это сын известного математика, декана физико-математического факультета Московского университета Николая Васильевича Бугаева, известный миру под именем Андрей Белый.
     «А как же Пушкин?» – спросите вы. Но о Пушкине речь позже. В его времена район Арбата ничем особенным не отличался – он был просто местом для жилья, а не культурным явлением, сопоставимым с Монмартром или, скажем, Латинским кварталом.
     А началось все с того, что в 1876 году по прошению дворянки М.И. Хромовой принадлежащий ей двухэтажный особняк на углу Арбата и Денежного переулка был надстроен и радикально реконструирован по проекту архитектора М.А. Арсеньева. Первый этаж, как водится, отвели под магазины, а второй и третий – для сдачи внаем. Сразу по завершении работ дом был продан почетному гражданину города Н.И. Рахманову, приват-доценту Университета. С той поры и квартировали в доме Рахманова московские профессора. Отец Андрея Белого не был сухарем-математиком – профессора Бугаева знали как страстного спорщика, недюжинного шахматиста; он увлекался философией и психологией, сочинял шутливые стишки и даже написал либретто оперы «Будда». Гостями его была едва ли не вся профессорская Москва; заходили Лев Толстой и композитор Сергей Танеев.
     В этой квартире на третьем этаже, что числилась под номером семь, и родился мальчик Боря Бугаев – ныне в экспозиции музея выставлен уникальный экспонат: его пеленальный конверт, сохраненный родственниками со стороны матери. Здесь Андрей Белый прожил первые 26 лет своей жизни. Может показаться мистическим курьезом, но жизнь и судьбу поэта определило соседство по лестничной клетке: этажом ниже поселилась семья Михаила Сергеевича Соловьева, сына великого историка Сергея Соловьева и брата великого философа Владимира Соловьева. Его жена Ольга Михайловна доводилась двоюродной сестрой матери Блока, а сын Сергей впоследствии стал поэтом-символистом. Именно в квартире Соловьевых впервые одобрили юношеские писания Бори Бугаева, здесь ему был придуман звучный псевдоним «Андрей Белый», здесь произошли памятная встреча и единственный разговор с духовным отцом символизма Владимиром Соловьевым, который поэт почитал для себя «судьбоносным».
     В квартире Бугаевых была гостиная с балкончиком, с которого старая Москва просматривалась вплоть до куполов Новодевичьего.
     В 1901 году на этом балконе при свечах поэт писал свою дебютную «Симфонию (2-ю драматическую)», принесшую ему признание и скандальную славу. С этого момента собрания, происходившие по воскресеньям на квартире у Андрея Белого, стали духовным центром московского символизма. Среди гостей: Бальмонт, Балтрушайтис, Брюсов, Волошин, Флоренский, Борисов-Мусатов. Из Петербурга приезжают Гиппиус, Мережковский, Вячеслав Иванов. 10 января 1904 года здесь произошла еще одна судьбоносная для Андрея Белого встреча: в Москву вместе с женой Любовью Дмитриевной приехал Александр Блок.
     Все это – хорошо известная история Серебряного века нашей литературы. Интереснее иное. Сам образ Арбата как духовного центра города, места обитания «московских чудаков» стал складываться у Андрея Белого уже после того, как он, вступив на путь антропософии, поселился в швейцарском Дорнахе, чтобы возводить под руководством Рудольфа Штейнера здание «храма духа», Гётеанума. Там Белый приступает к работе над эпопеей «Моя жизнь». Пройдя под руководством Штейнера курс мистических практик, поэт-символист превращается в прозаика. И этот прозаик совершает из Дорнаха мистическое паломничество на Арбат: в повестях «Котик Летаев», «Крещеный китаец», романной трилогии «Москва» скрупулезно воссоздается обстановка арбатской квартиры, быт и нравы ее обитателей. Закладываются основы «арбатского мифа». В скобках: замечательно, что Белый создавал этот миф, будучи разлученным с реальным Арбатом – подобно тому, как много позже создавал свою версию «арбатского мифа» Булат Окуджава.
     Ну вот, теперь можно и о Пушкине. О том, что Пушкин жил здесь, в соседнем доме, Белый знать не мог – в ту пору московскими адресами поэта еще не очень-то интересовались. Можно только предполагать, какие очертания приобрел бы «арбатский миф» Андрея Белого, знай он, по соседству с каким зданием прошли самые счастливые годы его жизни. На самом деле великий поэт прожил в квартире на втором этаже дома Хитрово совсем недолго: всего четыре месяца в 1831 году. Вещественных свидетельств его пребывания не сохранилось – поэтому экспозиция нынешнего дома-музея посвящена взаимоотношениям Пушкина и Москвы в целом: московским друзьям поэта, его адресам, архитектурному облику столицы. Но напомню, насколько важны были эти четыре месяца для Пушкина: здесь 17 февраля он устроил, «прощаясь с молодостью», мальчишник, участниками которого были ближайшие друзья поэта: Баратынский, Языков, Денис Давыдов, Вяземский, Нащокин, Киреевский, младший брат Лев Сергеевич, композиторы Верстовский и Варламов. Сюда на следующий день привез после венчания молодую жену Наталью Николаевну.
     Два соседствующих дома-музея соединены ныне для удобства подземным переходом. Наверное, в этом есть скрытый символический смысл: связь Золотого и Серебряного веков нашей поэзии. Но я вспоминаю об ином: как, пройдя по этому переходу на юбилейное чествование Вячеслава Всеволодовича Иванова, легендарного Комы, последний раз я видел живыми знаменитых наших ученых: Михаила Леоновича Гаспарова и Владимира Николаевича Топорова. Тоже московских чудаков-профессоров. Гордость нашей культуры. В их трудах связь Золотого, Серебряного, да и всех прочих веков осуществилась, вероятно, даже в большей степени, чем в мистическом соседстве Пушкина и Андрея Белого.