Е. МАРТЮХИН

«Горюет черная рябина...»

---

     Между четырьмя и пятью пополудни на Пятницкой народу бывало мало. В этот час, выйдя из Радиокомитета, пересекали мы с Володей Высоковым безлюдный пятачок возле метро, напротив магазина «Минеральные воды», куда, не сговариваясь, и направлялись.
     С Володей легко было молчать, было просто разговаривать и договариваться. Я любил пройтись с ним так, ни за чем, после дурных «летучек», «планерок», а то и вместо них. Володя был высок ростом, соответственно добродушен и как-то застенчиво талантлив.
     – А вон и Фредище идет, поди комментарий тащит, – пробасил он.
     Впереди я не видел никого, с кем можно было соотнести такой суффикс. А перед нами уже стоял невысокий человек со шкиперской бородкой, сказочно голубыми глазами и радостно, словно годы спустя, здоровался с Высоковым. Он назвал свою фамилию, не прерывая начатого должно быть еще вчера разговора с Володей, а я невольно разглядывал нового знакомца.
     Солянов, – так он представился, – смотрел на Высокова влюбленными глазами снизу вверх, словно из-под ладошки. Бросались в глаза его сутуловатость, злая жилистая сила, выразительные жесты маленькой талантливой руки:
     – Ну, короче, старичок! Сейчас я закину Пашке вот эти три листочка, быстренько получу гонорар и смогу вам соответствовать.
     – Не-ет, – отвечает Володя, – у меня через час запись...
     – Ну, и что!?..

     ...Прошло более двадцати лет. Вот уже скоро будет семь, как неожиданно и тяжело ушел из жизни Володя. А с Альфредом Михайловичем мы все эти годы больше не встретились.
     Сказать по правде, я и того знакомства не сразу бы вспомнил, кабы опять не услышал его неподражаемое «Ну, и что!?», – будто тебе одному оно предназначено, будто только ты и сможешь понять переливы этих неуловимых интонаций, эту тайную игру полусмыслов и недомолвок: то просьба, то удивление, то издевка, то влюбленность, то неожиданная печаль... «Ну, и что!?..»
     ...И вот сидим и курим оба Полны взаимного добра. Как будто мы друзья до гроба. Иль вместе выпили с утра...
     Мы оба давно не курим, но других совпадений со знаменитой ситуацией пока множество.
     ...Входит Солянов со сковородкой в руке:
     – Во, старичок, давай, пока не остыли, котлетки!
     Вообще-то, он был крещен Алексеем, а родовая фамилия Солёнов. (Право же, она больше соответствует его характеру!). Но родители из постреволюционных увлечений постарались приукрасить имя, а еще раньше писарь спутал деду одну букву в фамилии - вот вам и Альфред Михайлович Солянов, или просто Фред Солянов - изрядный мастер авторской песни.
     Учился на философском факультете МГУ, потом в аспирантуре... Учился, кстати, на одном курсе с Мерабом Мамардашвили. Конечно, заслуги Солянова тут никакой, просто – знак ушедшего времени.
     ...Осторожно опустив сковородку, садится напротив, ломает хлеб, ободряюще поглядывает на меня:
     – В основе, старик, согласись, все-таки было противостояние. Противостояние естественного чувства, естественного человеческого движения и этих бесполых рож, этих «стахановских» улыбочек. В большинстве случаев подсознательное противостояние, просто от человеческой потребности, от человеческого нутра. А в шестидесятые - словно солнышко в головы ударило. Мастерство, скажем, или уровень подготовленности, знания, талант – это потом. Там разберемся! А вначале – «Возьмемся за руки, друзья!» Открыл эту дверцу, как ты, конечно, понимаешь, Окуджава. Талантом, самой личностью он открыл нам право ощущать свое естество и предназначение, если позволишь! Мы же, согласись, в лучшем случае были Маугли! Мы и не подозревали, что можно, к примеру, ходить на двух ногах! Не один Булат, конечно... Впрочем, не будем, как говорил старик Кант, доить козла в решето. Всё это говорено переговорено! Бери, бери котлетки-то. Хочешь, спою на посошок?

Горюет черная рябина.
Кирза бездумно месит грязь.
У Бога нет Отца и Сына –
Его успели обокрасть.

     ...Кто, ведомый литературным навыком, начнет добывать в строчках Солянова «романтику», наткнется на острый, рваный край. Он там, где вырвано было самое живое: дом, уют, тепло. Романтическое мировосприятие и тоскливое ощущение бездомности как позорной культи – принципиально разнятся. Нет-нет, ему везло, - его не сажали, у него не отнимали родителей. Я говорю об ощущении разора, которое не всем было дано, не всем доступно. Но это чувство кровоточит в песнях: разор, этот жест отвержения, весьма далекий от химер кухонного либерализма.
     Есть еще всегдашний повод «подоить козла в решето», порассуждать о том, нужно ли знать об авторе больше того, что могут рассказать его работы, в данном случае – песни. Надо знать! И чем ближе к нашему времени, тем больше.
     ...Из автобиографического текста Солянова: «Идти на Лобное место с Наталией Горбаневской и остальными участниками протеста я считал дурным тоном – мне неприятно было общаться с диссидентствующей поэтессой, во-первых, а во-вторых, всё это мне до сих пор кажется обратной стороной насилия».
     В первые дни чехословацких событий, о которых идет здесь речь, Солянов работал в Театральном музее имени Бахрушина. На общем собрании он один проголосовал против одобрения акции советского правительства. И почти в те же годы друзья изготовили к его дню рождения мраморную мемориальную доску, дабы повесить ее в Москве, на улице Солянке: «Эта улица названа в честь известного барда А.М. Солянова, который работал грузчиком в здешней булочной с такого-то по такой-то год.» И повесили бы, но, слава Богу, болтов не достали... Обошлось. Осталась только песня Фреда: «Солянов на Солянке баранки воровал...»
     Хранятся у Альфреда Михайловича письма к нему от «старшего товарища», от Павла Антокольского, с которым он как-то затеял переписку. Писал откровенно и однажды получил: «Ваша позиция не дает вам права писать ни о Лермонтове, ни о Белинском.»
     – Ты понял, старик? Не дает права писать. Ну и что!? Шевченко бесправен. Пушкин? Почти бесправен. Ахматова – бесправна. И я, грешный, правов не имею. Но компанией могу гордиться.

     Однажды очень красивая девушка в белоснежной «водолазке» спросила Фреда на его вечере: «Альфред Михайлович, вы ощущаете себя профессиональным поэтом?»
     – Как вам сказать... Смотря что за словами. Если это о человеке, который, работая профессионально, может обеспечить жизнь свою и близких, то – нет, не ощущаю. Если же речь о человеке, который другим жить не умеет - не зарабатывать, а жить! – то ощущаю. Очень остро...