Library.Ru {2.3} Читальный Зал




Читателям   Читальный зал   Фред Солянов

Фред СОЛЯНОВ

Стихи


   

* * *

Облапив шлюп, волна лупила
И влажно чмокала в борта,
Как будто куличи лепила,
Веселой силой налита.

И весла, круглые как свечки,
Входили мягко в сахар звезд.
Дугою сжавшийся, как вечность,
Обнял два мира черный мост.

И ты была проста, как эхо,
И непонятна, как оно.
Катала ты комочки смеха,
Бросала катыши на дно.

Искуснейшее рукоделье,
Сплетенное из ничего.
Слова, как листья шелестели,
Как шелк у платья твоего.

И пахла шепотом и медом
На донце теплая трава.
Под черным неподвижным сводом
Вода была как тетива.

Все в этой ночи – отраженье
Волны веселой и тугой.
Взметнется чье-то воскресенье
Над мостом, сжавшимся дугой.

И только ты, в мой сон поверив,
Не станешь торопить рассвет.
Не спросишь – далеко ли берег.
Тех берегов в помине нет.

* * *

Одетый стеклами бетон.
На крыше флаг огнем от спички.
Усталый лист бежит в газон
Не от любви, а от привычки.

В скрипучей старости своей
Еловый сруб с печалью давней
Еще зовет, еще зовет друзей
Слегка потресканною ставней.

* * *

Голод чистого познанья,
Холод мысли неземной,
Оттого что ты, Маланья,
Спать ложишься не со мной.

* * *

Плечей доверчивая мякоть.
Печальный всплеск зеленых глаз,
В которых нет желанья плакать,
В которых песня улеглась.

Желанье сна. Желанье плена.
Закрыть все двери на замок.
Стекает розово колено
Под серебрящийся чулок.

Начнешь устало губы красить
И вдруг поймешь в густой тиши,
Как страшно словом опоясать
Хмельное марево души.

И помянешь без сожаленья –
За здравье и за упокой –
И жар мужского отдаленья,
И холод близости мужской.

И обойдя расчет соблазна,
Былого умысла разгул,
Благословишь с улыбкой ясной
Того, кто снова обманул.

И будешь вновь вставать и падать
Чужим наветам вопреки,
Неся отзывчивую радость
В плену невидимой тоски.

* * *

Давно сидим мы визави,
И лгать уже не хочется.
Меняю крик твоей любви
На шепот одиночества.

И возрождаюсь я опять.
Но ложь не прекращается.
Бежит река от устья вспять,
Сама с собой прощается.

* * *

Благословенны вы, московские помойки.
Ваш хаос не намерен и двулик:
В нем маршальский мундир пожалован в ковбойки,
Чешуйка воблы – в лепестки гвоздик.
Сквозь терпкий аромат земного увяданья
В нем слышен трубный глас божественного знанья.

* * *

Целую – и гляжу со стороны.
Живу – и будто приживаюсь снова.
Так раздвоенье атома весны
Слагает звенья веточки сосновой.

ПУШКИН

Порфир догмата, золото канона
Тугим лучом расплавила строка.
И музе русской в царственное лоно
Вплеснул он кровь простого мужика.

ХУДОЖНИК

(Картина Врубеля «К ночи»)

Он ничего не обещает.
Но в остывающей золе
Он глазу солнце возвращает,
Как душу вымершей земле,
Где прячет свой огонь эпоха
В сухой стреле чертополоха.

* * *

Разводы чистой акварели.
Слиянье губ и медуниц.
Как будто спит на дне купели
Прозрачный дух лесных зарниц.

Так песнь свирели одинокой
Пронзает гимны дружных труб.
И небо нежности высокой
Опять цветет у самых губ.

ИКАР

Вираж под облако с наклоном.
На крыльях – небо и земля.
И солнце в мареве соленом
Плывет медузой, смерть суля.

Восторгом взнуздано сознанье.
А сердце чует наперед:
Паденье – тоже испытанье
Души, проверенной на взлет.

* * *

Я гад,
Гудящий из воды.
Я кат,
Кутящий до беды.
Кащей и шут
Души своей.
И вещий ход,
И ход вещей.

* * *

Ударит страсть исподтишка порой,
И случай рушит черствое сознанье.
И розовато-серебристой мглой
Пронизано слепое мирозданье.

И слово растворилось в бытии.
Так мир тобою стал, а ты стал миром.
И детство в колыбельном забытьи
Слагает кукиш будущим кумирам.

* * *

Так что же лучше – белизна листка
Или строфа, где дышит добродетель?
Срывайся, лещ, с коварного крючка,
Как дверь, освобожденная от петель.

* * *

Вином залитые страницы
Она увидит и поймет,
Что снова я успел напиться,
Рифмуя песню и доход.

Водой колодезной умоет
И весь мой выморочный хмель
Ладонью мягкой успокоит,
Кладя в певучую постель.

* * *

Мы ждали обыска.
Всю ночь
Я рвал чужие документы,
Чужие письма напрочь, вклочь –
И с матом, как интеллигенты.

Рвала ты тоже вкось и вкривь.
Когда и с кем вот так же было?..
Юдифь,
Прекрасная Юдифь,
Его ты письма сохранила.

* * *

Крестясь на труп в гражданственной молельной,
Поэты славят жизнь под каблуком.
И два сосца их Музы неподдельной
Гордятся порошковым молоком.

НАСТЕННОЕ БЛЮДО

От заросшего фасада,
Где полынь и виноград,
Голубые анфилады
Выходили на закат.

Там в малиновом проеме
Била ножкой в сноп лучей
Балерина на изломе
Тени тоненькой своей.

Белый месяц плыл в улыбке
Сквозь решетчатый забор.
И подыгрывал на скрипке
Грустный шут у пыльных штор.

Знал он – есть конец у сказки.
Сколько сердце ни морочь,
Упорхнет подруга в пляске
И изменит в ту же ночь.

Он веселую плясунью
Так старательно любил,
Что однажды в полнолунье
Он любовь свою убил.

Убивать без слез и крови
Может только ловкий шут.
И летит за изголовье
То, что сказкою зовут.

Месяц смотрит у забора
На полынь и виноград.
На полу – осколки шторы
И разбившийся закат.

* * *

Над родиной моею суховей.
Мои друзья возносятся на небо.
И слезы их с весомостью дождей
Неслышно воскрешают голос хлеба.

ВЕЧНЫЙ ЗАВЕТ
ПОЛИТЗАКЛЮЧЕННОГО

Для этой власти волосатой
Обритым черепом тряси,
Но помни наш закон треклятый –
Не верь.
Не бойся.
Не проси.

ЭКОЛОГИЯ ДУХА

Люби животных так,
Как я любить умею,
И вешай всех собак
На собственную шею.

* * *

Один человек изучал под линзой
Тонкие излучины чужой души.
Он до самой смерти питался лишь брынзой.
Сюжет для романа.
Садись и пиши.

Друзья и враги друг друга простили,
Над могилой его порыдали чуть-чуть
И на толстые деньги из бронзы отлили
Кусочек брынзы.
Не что-нибудь.

* * *

Взъерошенный,
До самого рассвета
Уходит сад в не прошенные сны.
Перебирает ветка бузины
Прямые перья старого штакета,
Рассеянна, задумчива, нема.
Ей предстоит нелегкая зима.

ВОСПОМИНАНИЕ О ВОЙНЕ

Рассчитывать глоток на три глотка –
Вот мера дарового христианства.
На одного даны мне три судка:
Котлеты, борщ, подобье молока –
Вся ипостась мирского декаданса.
Но этого не знаю я пока.

* * *

Вино, бродившее в тепле,
В узорной глине отстоится,
Но в нити ржавого кракле
Ему нигде не просочиться.

Пускай гладка твоя душа,
Нигде нет трещинки случайной.
Но сквозь нее течет шурша
Холодный оцет фальши тайной.

ИЗ МОНОЛОГА БОТИЧЕЛЛИ

Я пью бордо.
И волосы твои
В квадрате
Затасканного обаянья
Мне кажутся
Моею собственной судьбой.
Ах, Леонардо,
Водонос венецианский,
Сухой миндаль
Флоренции прогорклой
Отдавший задарма
Как сатана
Беспечному Христу!
Как ты жесток.
Отринут Тицианом,
Твой ученик Джорджоне
Был чумою взят.
Твое сфумато –
Пустоты клеймо.
Джоконда –
Мать Антихриста.
Но все же
Собратья истины
К тебе благоволят.
Я пью бордо.
Я брат Саванаролы.
Я нищ и наг.
Поймешь меня потом.
Клюка с клюкою –
Челюстью на челюсть.
Я сам пожрал себя.
Но ты меня прости.
Я всем открыт,
Прекрасный Леонардо.
Я – Ботичелли.
Я твой подмастерье.
Сказать хочу, что тоже ты неправ.
О, эти волосы моей любимой
В квадрате
Затасканного обаянья!..

ТРОЙНАЯ ИПОСТАСЬ

По кромке неба светится миндаль.
В чабрец Везувий хоронит подошвы.
Торжественная мирная печаль
Поет пчелой – «Ну что же вы, ну что ж вы...»

Какой там мир, какое торжество!
Иду в любовь, как ратник вечный в сечу.
И спелый атлас лона в Рождество
Ядром миндальным взорван мне навстречу.

Молчит пчела в тягучей тишине.
Но римлянки умелые ладони,
Как ласточки шальные по весне,
Щебечут в неуемном перезвоне.

И я бегу от жадности ее,
От сладострастья опытной сивиллы
Отпраздновать спасение свое,
Где стынут иудейские могилы.

Где зерна смоквы святости полны,
А листья лавра трепетны и клейки.
Где Иордан дыханием волны
Касается коленей иудейки.

Я с ней молюсь – кому, не знаю сам.
Ее глаза полны библейской скорби.
Я преломляю хлеб свой пополам,
Черствеющий три века в нищей торбе.

Над черными озерами зрачков
Двойной дугою черная аркада.
Но тщетно я делю с ней стол и кров.
Ей, кроме Бога, никого не надо.

И молча я тропою ухожу
Один сквозь серебристые оливы.
Я ни гроша у Бога не прошу
И тени не прошу у конской гривы.

На острове, Элладу обойдя,
Я вылечу орлиного подранка.
И солнечного племени дитя,
Меня полюбит робкая гречанка.

Загадочна, нема, как Пифагор,
Измученный недвижною погоней,
В бреду разумном выткавший узор
На золотом сечении гармоний.

Пугливые глаза влажней маслин.
Грудь сладостей самосского муската.
Она дитя, но для нее я сын.
И радость жертвой для нее чревата.

Так на круги родные возвратясь,
И вечностью и радостью владея.
Живет в душе тройная ипостась –
Мои Эллада, Рим и Иудея.

СКУЛЬПТУРНЫЙ ПОРТРЕТ

Необратимость плоти и лица.
Когда сердечная улыбка мертвеца
Сползет от глаз на розовые губы,
Остекленеют мутные зрачки
От власти вожделенья и тоски.
Струю тягучую вцедят гнилые зубы.

Стонливый крик заполнит черный рог.
Щеку до черепа морщина раздерет,
И зоркий хохот в щелях век забьется.
Умелый стыд глазурью заблестит.
Набрякший лик бессмертию влестит
И снова смертью – не родившись – обернется.

* * *

И в двадцать лет и в сорок лет
Любовь похожа на сраженье,
Где в сладкой радости побед
Таится горечь пораженья.

Как только начатый сонет,
Она стремится к завершенью
И строит музыку планет,
Признав разумность разрушенья.

Вершит слепую круговерть,
Сама без радости и смысла.
И вся галактика как смерть
На красной ниточке повисла.

Господь вручил нам эту нить,
Чтоб жизнь и смерть соединить.

* * *

Потомок Маркса покидал в тот год Россию
С двумя детьми и верною женой.
Смущенные коллеги попросили
Прислать им адрес почтой заказной.

О наложении системы на систему
Шел разговор на проводах его,
Что все приходят к старому тотему,
Идя по следу предка своего.

В сыновней комнате гитара забренчала.
Жена молчала, слушая певца.
Профессор начинает жизнь сначала,
Чтобы Россия начала с конца.

* * *

Боже Ты мой маленький,
Господи мой гладенький,
Мой цветочек аленький.
Дитятко усатенький!
Помилуй нас грешных,
Здешних и нездешних!

Поставлю Тебе свечку,
Заберусь на печку,
На теплую горочку
И сглодаю корочку.

У сына новый сапожок,
Да не едет он в Торжок.
Позабыл про мать родную,
Жену любит молодую,
Маленький да гладенький,
Сытенький, усатенький.

Ноют мои ноженьки
От тяжелой ношеньки.
Не хожу я на Тверцу,
Не молюся я Творцу,
Чтоб звонить в колокола
Под святые купола
Сына родного будить
Мать свою похоронить...

Поздно, поздно, Господи!

* * *

Вот тянется малина на крыльцо,
Уткнув свое огрузлое лицо
Во влажный август.
Терновый куст,
Лишившийся шипов,
Мне шепчет, будто старец без зубов:
– Любовь есмь тягость.

ПРЕДВЕРИЕ

Когда коня вогнали в Трою,
Забором был увенчан Рим.
Оставим Цезаря в покое
И о себе поговорим.

Любя по-гречески календы,
Мы льнули к римским парусам.
Российские интеллигенты
Текли по сталинским усам.

И мужики в сермяжной тоге
Шли под прищур лубянских муз.
И пращур, почивавший в Боге,
Благословлял их на искус.

Густая совесть Совнаркома,
Пустая кость богатырей,
Где скоротечную саркому
Познали русский и еврей.

Кому поведать страсти эти?
Лжет современник, как и я.
Кощунством прозвучат в поэте
Немые стоны бытия.

Пускай в начале было Слово,
Как отзвук Божеской трубы.
Но вновь трескучая полова
Глушит в нас голоса судьбы.

Судьбы не Евы и Адама,
Из рая вышвырнутых прочь.
Судьбы, где стонет наша мама,
И мы не в силах ей помочь.

Нам рупора в шальном развале
Орали скопом на юру.
Мы смело истине внимали.
Как воры – шлюхе на хору.

На дне помойки коммунальной
Кружил крысиный карнавал,
И под доской мемориальной
Хрипел и корчился подвал.

Век пух и нищ и кровожаден.
Но детство – подворотни брат –
Гнильцою квелых виноградин
Нам обещало райский сад.

Как прыщ в челе эпохи черной,
Я рос, чтоб воспевать добро
И в щель подсматривать в уборной,
Как дышит женское бедро.

Ну да, в начале было Слово.
Но правда славой не жирна.
И на току под треск половы
Немеет нагота зерна.

Лишь зэк, измерив жисть-жестянку,
Минуя вышек сухостой,
Менял на ржавую буханку
Свой самородок золотой.

Как с нимфой, в похоти сатира
С Европою блудили мы.
И сейф швейцарского банкира
Жрал тайно сгустки Колымы.

На поэтический прилавок
Беру к себе – за упокой –
Без голодовок и удавок
Саркому совести людской.

Струись, мое худое слово,
Мое растленное дитя,
Куска лишенное и крова,
Заступник мой и мой судья.

И обнажив без Бога сдуру
Свои изнанку и лицо,
Ползу – как гад в прокуратуру –
В свое исконное дрянцо.

Я там вздыхаю, сивый мерин.
Внимая собственным страстям,
Что наконец себе я верен
И правду выложу властям.

Там в холодке облезлой кожи
Торгуют прошлою виной.
Там старики юнцов моложе,
Там бредят гнидой козырной.

В чаду кровавых сатурналий
Под стылым зраком стукача
Минуй нас пуще всех печалей
Хмельная нежность палача.

...Еще Чернобылем не пахло
И зерен бес не облучал,
А евнух с палицей Геракла
Права нам римские качал.

Так зримо зрела Византия,
Под парусом романским мчась.
Так Слово потерял в пути я
И что скажу в свой смертный час?

* * *

Нужная нам стопка, а не бочка.
Помянем, друг, свои дела.
В спирту березовая почка
Дрожит на краешке стекла.

Спиртуя трупики на службе,
Вдыхаем дома прель берез.
Давай поминки справим дружбе,
Не разбавляя спиртом слез.
 
 


*
В рукописи неразборчиво.

ЭПИТАФИЯ

Здесь обаятельный бандит
Мужьями верными убит.
Он эпитафию сию
Носил при жизни на *..,
За что и камень водружен
Руками их же верных жен.
   

* * *

Воскреснуть от трегубой аллилуйи
Былому ощущению не дано.
Уже трезвее наши поцелуи,
Хотя к ним и примешано вино.

И искренность с проворным лицемерьем
Мы путаем в любимых издавна.
Ведь мы уже самим себе не верим.
Но для обмана требуем вина.

ТАЕЖНЫЕ ЭТЮДЫ

Утро
Сквозь холод старых аксиом
На нас нисходит озаренье.
Парит снежинка за окном,
Как птица в белом оперенье.

Она ложится, как в постель,
На лапу ели волосатой
И сквозь седую канитель
Глядит с улыбкой виноватой.

И ждет, не ведая примет.
Когда весь лес потонет в птицах
И примет розовый рассвет
На лапы в белых рукавицах.

День
В оранжево-мглистой дали
Лучи янтаря заиграли.
На просеку тени легли,
Застыли – и в лес пошагали.

Глухарь шевельнется подчас,
Опробуя прочность вершины.
Так держится черный алмаз
На тонком углу паутины.

Вечер
Ручей сосульку намечает,
Звериный нарыск к ней ведет.
Упругий лес звезду качает,
И небо хвоей отдает.

Сугробы в отсветах граната
В бездонный сон погружены.
И вечер прячет звон заката
В шершавом шепоте сосны.

Ночь
Лунною мглой заволочены ели.
Шапка на пне, как пушистый фарфор.
Спрятала ночь голубые кудели
В заячий след у болот и озер.

Все у природы и тайно и явно,
Ты за нее сочинять не берись.
Это не снег опускается плавно –
Это земля поднимается ввысь.

* * *

Ой, да нет поста
Целовать в уста.
А под самый пост
Нацелуюсь звезд
Из раковки
Малой,
Из маковки
Шалой.
Ты молчи про то,
Чтоб не знал никто,
Как тебя любила,
Сгубила,
Сгубила.
И тебе уж без вдовы
Девки все пресней травы.

* * *

Отдан ночи ствол сосновый
Раскаленною струной
Одиночества земного
Между Господом и мной.

* * *

Когда чуму судьба-колдунья
Шутя на недруга пошлет,
Не веселись – твое безумье
Давно тебя за дверью ждет.

Но если дверью ошибется
Безумье, бельмами блестя,
Донос петлею изовьется,
Привычно горло оплетя.

Легко, незримо и послушно,
Невинно, точно Сам Христос,
Через века несутся дружно
Чума, безумье и донос.

* * *

– Для света твои грозди рождены,–
Рек фарисей лозе трудолюбивой
И отдал ей заемный свет луны,
Доходчивый и значит – вечно лживый.

* * *

Поэзии – как хлебу и вину –
Я причащался чистыми губами.
Земле и небу, капле и зерну
С последнею улыбкою верну
Ее всепроникающее пламя.

* * *

Как бескорыстна ты, душа чужая.
В тебя мы входим, как в родимый дом.
Но сладость обретения вкушая,
Мы горечь отречения поймем.

* * *

Душа повисла на крюке
Лоснящеюся тушей.
Любовь рыдает в кабаке –
Откушай и послушай.

А после выйди на погост,
Оглушенный скиталец,
И помочись при свете звезд
На обожженный палец.

ЛУННАЯ КОЛЫБЕЛЬНАЯ

Очищенный банан скользит по кромке неба,
Прозрачный как волна и легкий как челнок.
В закате августа пора уснуть и мне бы,
Пока настырный бес мне душу не прожег.

И мечется мой дух по замкнутому кругу,
Просвета не найти и боли не избыть.
Как нищий, в пустоту тяну привычно руку
И Богу жалуюсь, что силы нет любить.

И сон ложится на измученную душу.
Во влажной мгле шепчу: все суета сует.
Но сладкий стон любви прорвется вдруг наружу
Мне снишься ты. И на меня нисходит свет.

И пробудившись я заказываю требу
Во здравие твое, и мне внимает Бог.
Очищенный банан скользит по кромке неба,
Прозрачный как волна и легкий как челнок.

* * *

Маркер проводит карамболь
И плоть душою озаряет.
Басы, вобрав земную соль,
Как бивни в небо ударяют.

И звезды рушатся с орбит
В трескучий шорох рикошета.
Страсть про удачу не трубит,
Свершая сотворенье света.

* * *

Я семена бросал на камни.
Боялся землю разбудить.
Моя рука была верна мне
И сердце не за что судить.

Но в этой верности нескладной
Над бороздою бился дым.
А камень жил любовью жадной,
Расколот колосом тугим.

* * *

Не юноша довольствуется малым,
А зрелый муж, познавший суету.
Отдавший дань восторгам небывалым,
По крошкам он ладонит красоту.

И в черном омуте ее печали
Из черствых крох рождается звезда.
Он в нищенстве своем провидит дали,
Те, что шлифует тайная беда.

Но и тогда молчит он безымянно
И ждет собрата к скатерти своей.
А мы ладоним крошки от талана,
Чтоб он звездой одаривал друзей.

ПРЕДСКАЗАНЬЕ

Одна пройдешь ты к нищенской могиле,
И дочь моя тебя проводит к ней.
Красивые здесь речи говорили,
Что я велик был на земле своей.

Как хорошо, что ты их не видала –
Ты чуешь ложь за тридевять земель.
И я таким когда-то был сначала,
Освоив похоронную свирель.

Прости. Мои любимые ромашки
На старый холмик молча положи.
Я родился, наверное, в рубашке,
А почему в рубашке – подскажи.

Ведь только ты одна меня любила,
Не говоря ни слова о любви.
Ах, лучик мой, давно как это было,
И трын-травою все теперь плыви.

Поплачь взахлеб, омой цветы слезою.
Я вздрогну от ожога и замру.
Смерть никогда не шастает с косою –
Она берет нас песней на юру.

Бушует жизнь, убога и роскошна.
Отступница, смиренная на вид,
Ты не придешь. И предсказанье ложно.
Пускай Господь тебя благословит.

* * *

Я начал забывать слова
И ощутил освобожденье
От пожилого мастерства
И молодого вдохновенья.

И только серебристый крик
В глазах моих едва качался.
И чей-то непонятный лик
В немые губы мне вливался.

Я начал жить...

КОЩУНСТВЕННЫЙ ЭТЮД

Тринадцать строк пройдут через века,
А может быть, и сквозь одно мгновенье.
Но я опять бегу нашармака
В слепую свистопляску наслажденья.

На кой мне черт лизать у века зад
И кротко причащаться у ханыги!
Прислушайся, как соловьи свистят,
Вкуси дух загорелой земляники.

И женщину пронзи собой до дна,
Как Млечный Путь – тугую щель Вселенной.
На что еще душа твоя годна,
Измерив шаг порочный и священный?..

Немотствуют и Бог и Сатана.

* * *

В упругое излучье вложена,
Стрела помножит гибкий контур лона –
Незримый мост от шепота до стона.
Прекрасна точность. Красота точна.

ПАРАДОКС ЭПОХИ

У странностей есть свой стереотип,
Стереотипы порождают странность.
Вот так и я к возлюбленной прилип,
Где обретала контуры туманность.

Любовь рождала водородный гриб.

ПРОБЛЕМА САМОПОЗНАНИЯ

Мысль в мысли мыслью осмысляя,
Мой разум охренел сполна.
Да вот хреновина какая –
В хрену нет хрена ни хрена.

* * *

Блаженство поутру. И сетовать не надо
На грешных и святых, и Господу пенять.
О как всегда таинственна отрада
Возврата в жизнь, где есть кого обнять.

* * *

Дальнозоркость орла.
Простота воробья.
Вот и ты подошла,
Одинокая зрелость моя,

Я не плачу давно
На пиру суеты.
Всюду хлеб и вино
Как Господь остаются чисты.

Приходите, друзья,
Разделить у стола
Простоту воробья
И усталую зоркость орла.

* * *

Мне жить бы с другом не спеша.
Покончить с суетой и ленью,
Когда придавлена душа
Свинцовым гнетом вожделенья.

Нет правды в имени любом,
А правда тоже безымянна.
Нет манны в небе голубом –
С земли к богам взлетает манна.

Прости душа, но не прощай.
Бессмертна плоть в наивном боге.
Когда жена заварит чай,
Ты где?
Я тоже на пороге.

* * *

От яркой дрожи – к сумраку любви.
От аромата – к музыке причала.
Сознанья нет. Господь, благослови.
Я в хаосе, и это лишь начало.

А после хоть на тридевять сторон.
Ничтожный шут, я чувствую как гений.
И в логике умолкнувших ворон
Ловлю следы своих же преступлений.

Прощенья нет. Господь, меня прости.
Но отчего в душе такая снулость?..
Как все поэты, я лишь травести.
И Матерь Божья вслед нам улыбнулась.

* * *

Я чокнуться хочу со стукачом
И выпить с ним за верность и Россию.
Он за моим уверенным плечом
Берег от страсти налипшую Марию –
Ее не выдам мужу нипочем.
Муж этот – я. А я люблю Россию
И чокаюсь как брат со стукачом.

* * *

Шагалу – соло.
И шкалу – скале.
Шакалу – школу
И кулак – скуле.

Цветку – названье
И алмазу – грань.
Стиху – признанье
И двустволке – лань.

* * *

Не пытайте искусство
Над бездонною скукой
Оформлением чувства
Перед вечной разлукой.

* * *

Для Бога черта не кляну,
Не богохульствую для черта.
Но кто вложил в одну струну
Живую двойственность аккорда?

* * *

Лучами косыми
Свет падал в трюмо.
Привычное имя
Являлось само.

Изучен и ясен
Свершаемый миг.
Но вновь был прекрасен
Зеркальный двойник.

Вело раздвоенье
Чужой наготы
И тугое паденье
С крутой высоты.

И ты, заглушая
Осознанный бег,
У острого края
Застыла навек.

Но солнце парное.
Лучи истребя,
Как имя родное
Проникло в тебя.

Трюмо холодело
В привычное тоске.
А тело все пело
В слепящем прыжке.

* * *

Прикоснитесь ко мне и тогда вы поймете,
Как от тихого солнца вскипает сосна.
Причащается молния радостной плоти
Ради светлого духа до темного дна.
Причаститься бы ей, воплотиться
И с сосной расщепленной проститься.

* * *

В тоске паркетного пространства
Бокал глядится королем.
Устав от трезвости и пьянства,
Не пробуй душу на излом.

Что верность – это не граница,
А дух сплетенных Богом тел,
Поймешь, когда тебе приснится,
Как я тобою стать хотел.

СВЕТЛОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ

В этом доме, наверно,
Собрались одни христиане.
Переехав сюда, я заметил в пустом коридоре
Выжженные чьей-то бескорыстной рукой
На квадратном куске полинялой фанеры
Непонятные глазу и уху слова:
«Если грустно тебе, веселись вместе с нами».
И представьте, впервые
Я надписи взял и поверил.
Ведь нельзя же не верить всю жизнь
Ни себе, ни жене и ни сыну,
А тут чья-то надпись,
Ненужная никому.
Я ее пожалел.
Я взял и поверил
Этой выжженной надписи.
Так можно поверить в Бога –
В Божье слово,
Точней говоря.
И она –
Эта надпись –
Взяла и поверила мне.
У нее были глаза каурой масти.
Я с детства любил этот мистический цвет.
Через эти глаза,
Через эти глаза
Выливалась душа безымянного Бога
И сквозь бренную плоть
Обретала свое бессмертье,
Как Иисус,
Умирающий на кресте.
Вы можете представить Христа,
Который поверил бы в вас?..
Но не надо.
Не надо!
И так надо мною повис потолок,
Набухший сырою известкой
Благодетельства ближних моих,
Обивающих,
Забывающих,
Убивающих пороги своих и чужих надежд.
– Христос воскрес! –
Молвил я и выжал за ручку
Бачок унитаза.
Даже в собственный дом
Нельзя приходить,
Не очистившись от постной пищи
Заране.
Унитаз распахнул в белом крике
Беззубый свой рот:
– Воистину...–
Голос журчащий раздался.
На стене была надпись –
«Я встретил вас и всё».
Я испуганно вздрогнул,
И мурашки к затылку от позвоночника
Отстукали четко –
«Ты сходишь с ума...»
Нет, мой Боже,
Я удручающе трезв и нормален.
Я могу расколоть
Скорлупу всех задачек
Врачей-психиатров.
Доказать, что слова дикой песни –
«Сердце мое стучать не устанет»–
Не признание бездарного стукача,
А всплеск океанской волны,
Похожей на прочие волны
Радиостанций планеты.
А за ними –
За ними одна пустота.
Как сказал Фицджералд,
Пустота неприглядна.
Потому-то ворота, ведущие к ней,
Запирают навечно.
За вашей скорлупкой
Одна пустота,
Господа эскулапы.
Разгадать пустоту невозможно.
Но мы делаем вид.
Что доступен нам смысл бытия...
Так о чем я?
Ах, да.
Застегнем понадежней ширинку.
Будет думать, что Фрейд ни при чем.
Как всегда, я опоздал
Вместе с Богом воскреснуть.
На дороге
Поперек стояла машина
В желтом трико
И мигала фиолетовым глазом,
Вылезшим на железный лоб.
Длинноволосый нехристь
Мучил гитару.
Сенбернар
Покрасневшей изнанкой век
Процеживал вечер апрельский.
Вся церковь взята была
В оцепленье
Автобусов, милиционеров, собак.
Веселые парни
С румяной отметиной на рукаве
Дружинно толпе улыбались.
– Отойдите,–
Сказал мне сержант,–
Верующий на службу
Без опозданья являться обязан.
Не нарушайте порядка...
Я хотел возразить по привычке,
Что в бардак превратили не мы...
Господи!
Помоги коммунистам
За опозданье не сажать в каталажку.
Послушно я повернул назад.
Везде я опаздывал:
В кино, на работу, в аптеку
(Последнее было трагично –
Без прозрачной интимной резинки
Познал я в ту ночь жену,
И она понесла.
Понесла меня в хвост и гриву.
И здесь мое опозданье
Мою воскресило глупость
В потомке моем синеглазом,
И глупостью в глупом квадрате –
В отличие от Пифагора –
Он глупость такую родную
На глупой земле воскресит).
Прости мне забывчивость, Боже,
Как православному неофиту:
Католики слева направо,
А православные, Боже,
Справа налево крестятся?..

Куда же, куда же попал я?..

Я думаю, что как-нибудь,
Уснув, как Христос, незаметно,
Я с опозданьем явлюсь
На собственные похорона.
И вновь приведу в исступленье
Мне Богом врученную деву –
И зоркою тещей и пьяницей-тестем
Сиречь дорогую супругу.
Я тупо помыслил –
Зачем же
Овчарки стояли у церкви?
Стерегли агнцев,
Загнанных в этот Божий хлев?
Зачем и двуногие твари
Не пускали меня к алтарю?
Должно быть, боялись,
Что за ними, как и повсюду,
Одна пустота.

С какой вековою заботой
Кровавые Суесловы
Взрезают молчание Бога...
Прости их, Господи, снова.
Я был ими тоже.
Прости.
Моя жена до утра изливалась,
Как агнец,
Которого нечем закласть:
Что в церковь она ходит только затем,
Чтоб с мертвыми говорить,
А точнее– « общаться».
Пусть мертвые хоронят мертвых,
Хотелось мне ей признаться.
Но она бы опять не поверила,
Что это классик придумал.
Твердила она, что не верит
Теперь ни в Бога, ни в черта,
Что все бессмысленно в мире
(Но в этом, конечно, свой смысл).
Что молила Бога о том,
Чтобы не помер до этой Пасхи
Человек какой-то хороший,
А он возьми и помри.
Что если уж Бог не услышал,
Значит, нигде Его нет.

...Была у меня однажды
Язычница молодая.
Брала в свои губы тугие
Такой же тугой амулет.
Языка не жалела, чтобы
Пролил ее идол в горло
Святую свою благодать.
Она была атеисткой
И не хотела, бедняга,
Ненароком Бога зачать...
И позже по радио извергала
Недоноска из своего желудка,
Доказывая научно, что Бога
Зачать нельзя беспорочно.
Я тоже ей это простил...

Я попыхивал «примой»
И цедил гнилое виски,
Вспоминал Гайавату украдкой,
Пропускал сквозь шарик пасту.
Две недели назад
Мне жена не дала на водку.
Я просил,
Но она не давала.
Оттого что она не слышала
Моего интимного вопля,
Ни на миг я не усомнился,
Что ее, как и Бога, нет.
Такое непредставимо.
И только мои молитвы
Были полны суеты.
Она ж затвердела в своей глухоте.
Просто не хотела слышать
Раба своего Алексея.
Потом я подумал:
Все же
Она моя жена.
Ее концы и мои начала совпали.
И это – от Бога.
Всего лишь.
Но мне почему-то казалось,
Что это и раньше было,
Но только с кем-то другим.
И, взятый тоскою за горло,
Схватил я за шею бутылку
И всю пробулькал до печени,
В которую камень, как в длань,
Господь положил между дел.
Пролепетала бутылка
Своим опустевшим чревом:
– Вампир...
Ну, а я не роптал.
Вездесущий Боже
Знал, что делал.
Я был Ему благодарен за это
Всерьез и надолго.
Как в детстве,
Куда я вплыл, но не впал
Покуда.
И снова жена прожурчала:
– Опять с кем-то, Леша, надрался...
Ах, если бы с кем-то, подруга,
А то ведь один.
Но дома, а не в подъезде.

На бденье сои
Паденье снов,
Как совпаденье
Разума и бреда.

Длань вздымает,
Дань взимает
Ласковый кумир.
Розовеет,
Бронзовеет,
Набирая жир...

Лукавство?
Блуд.
А паства?
Брут.

Хорош.
Дожил –
Вошь
Подытожил!

В котором был...
В которое бил.
Первый бал.
Наташа Ростова?..

Проклинаю.
Пусть жалок.
Но не мелок,
Господи, Боже мой!

Самый ближний наносит нам раны.
От них нет целенья.
Рана – это удар.

Не наносите своей бескорыстной кистью
На холст вековые удары.
Масло, как сукровица,
На них отпечаток дает
Подобия наших страданий.
Господи,
Не помилуй мя!
Во всем мы – Твое подобье.
Мы, люди, лишь тени.
Мы носим во чреве Бога
И умираем,
Не разродившись Им.
Как все просто.
Безрадостно, Боже.
Нерожденная радость.
Прости меня, Боже мой.
Так Ты мне повелел,
И сделал я то, что думал,
Но ведь Ты думаешь так же,
Как мы?
Или снова – мы тени теней и подобий?
Спаси Бог,
Спаси Бог,
Спаси-бо...
Этимологией строчной буквы
Кому-то придется заняться.

Как голо.
Как страшно.
Как не при Каине,
А при Авеле мне одиноко –
Одиноко при себе самом...
А это родной мой дом –
К о м м у н а л к а,
Куда я вернулся навечно,
Как блудный сын.
Вот Каин с пустым желудком,
Который мне хочется изрезать.
– Позвольте, Каин, пройти...
И тот,
Озираясь
Со страхом за первое убийство,
Стылым зраком глядит в коридор,
В котором живут мертвецы,
Сотворенные его руками
Миллионы лет назад.
Отчего же я,
Расчистоплюйный Авель,
Не могу свести с ним счеты,
Зарезать его,
А после поплакать над трупом,
Вымолвив
– Не убий?..
По-че-му, мой Боже?
Я Твое подобье.
Просто я размазня.
Но не Ты.
Ты не причастен к убийству...
А может, таинство претворилось в каинство?
Я только Твое подобие.
А был я когда-то Каином.
А ныне – прости.

Богохул.
Богослав.
Что там Бога славить!
Где твой стул,
Костоправ?
Очередь пришла ведь...

Если бы не было той резинки
На Твоих, Господь, сыновьях,
Ты бы каждое мгновенье родился
На нашей планете-бродяге.
Тяжеловесный рассудок –
Наша резинка.
Но Ты, мой Господь,
Подарил мне улыбку.
И несу я свой крест
Легче, чем Ты:
Ту легкость мне Ты подарил.
И я уподобился Богу,
Христу с первозданной улыбкой...
Питер Мариц,
Юный бур
Из Трансвааля.
Юнна Мориц,
Трубадур
На самосвале.

Какая кромешная тьма...

Зачем вы облачились в мини-тоги,
Друзья?
Пуговицы на их снегу выглядят пошло,
Как изумрудный лорнет
В правом глазу Нерона,
Изучающего пластику трупа
Убитой им матери,
С точностью Генри Мура
Предвидящего
Оценку худсовета,

А вы говорите – искусство...

Палаты.
Палаты.
Пилаты.
Истина ни при чем.
Халаты.
Халаты.
Халаты,
Беседующие с Ильичом.

Женушка.
Женулька родная!
Хочешь, я тебя воскрешу?
Хочешь, спрыгну с трамвая
И волоски на виске расчешу?
Ты ведь так этого ждала
В начале,
А я – в конце.
Береги сына.
Я еще вернусь из коммуналки,
Я еще помогу тебе.
Не плачь.
Ты ведь этого хотела.
Я тоже хотел.
Вот два с полтиной.
Купи сыну конфет.
Посошок на дорогу –
Последний,
Последний.
Слышишь, цветок мой лазоревый?
Встретимся?
Да.
Узнаем ли – не ведаю.
Твое здоровье, милая.
Виноват только я.

О, Господи,
Дай ей силы
В Тебя поверить.
И не дай ей попасть
В коммуналку,
Как мне –
Навечно...

Аминь.

1978 г.
Москва
 




О портале | Карта портала | Почта: [email protected]

При полном или частичном использовании материалов
активная ссылка на портал LIBRARY.RU обязательна

 
Яндекс.Метрика
© АНО «Институт информационных инициатив»
© Российская государственная библиотека для молодежи