ЛИТЕРАТУРА

Вера КАЛАШНИКОВА. Ностальгия [отрывок]      …Не очень-то просто составить текст объявления. Манфред так занимал воображение Полины, что она готова была написать: «Русская женщина 32-х лет ищет типичного немца не младше 60-ти лет, голубоглазого, стройного, с романтическими наклонностями». Хотя, пожалуй, добрый немец отнесется к ней с подозрением: почему это «не младше 60-ти лет»? Однако ей нужен именно пожилой, к молодым, вроде Гвидо, ее больше не тянет…      …Пока они присматривались друг к другу, Полина узнала, что его двоюродный брат живет в Галле, а жена его племянника умерла от рака. Сам он проходил обследование, что-то неладное у него с животом. «Живот большой, – сказал он, – но надо выяснить, почему он такой большой. Я думаю, потому что там воздух, а он не выходит – ни отсюда, ни оттуда», – и отвел назад руку. Зато у него были большие мечтательные глаза, и он нарочно снял очки и устремил взгляд вверх, чтобы Полина заметила.      – А ты в Бога веруешь? – спросила Полина, чтобы не молчать.      – Верую по субботам, когда можно выспаться, а по большим праздникам – и в воскресение Христово.      И для кого, спрашивается, великий Эрвин строил Кёльнский собор?      На другой день вышло так, что Полина перепутала утренние и вечерние встречи, и ровно в полдень в отель пришли сразу двое: невысокий седой господин с прекрасными синими глазами и вставной челюстью и господин повыше, в больших очках, стройный, как заказывала Полина, одетый в щегольской ярко-синий костюм и такой же яркий галстук с жемчужной булавкой.      – Вы кто по профессии? – спросил седой господин – его звали Герберг Шёдель, маклер по недвижимости.      – Я библиотекарь, – с живостью ответила Полина. – Приехала в Германию изучать Гёльдерлина. Он, кстати, тоже был библиотекарь, и когда уже был душевно болен, то хотел, чтобы его по-прежнему называли «господин библиотекарь».      – Может, вас называть «госпожа библиотекарша»? – улыбнулся господин в очках – его звали Хайнц Вернер, пенсионер.      – Вы такие приятные люди, – сказала Полина, – такие любезные, и мне, понимаете, вообще очень нравятся немцы, ведь каждый человек, в сущности, достоин любви…      – Все ясно, – сказали они чуть не дуэтом.      – Я жду вас завтра, если вам удобно, в половине седьмого, – сказал Хайнц.      – А я должен съездить в Прагу недели на две– а потом в вашем распоряжении, – сказал Герберт.      Хайнц заехал за ней на своей машине, одетый в тот же синий костюм, и они поехали к нему в Эндених – есть семгу.      – Вы, кажется, гуманитарий, – сказал он ей. – Я тоже люблю литературу, ценю поэзию, люди сейчас такие материалисты, не так легко найти человека, который бы тебя понимал. Кстати, почему вы ищете именно пожилого мужчину? Наверное, у пожилых больше опыта и они не такие материалисты?      – По-моему, пожилые люди в Германии гораздо приятнее молодых, – ответила Полина, – они такие воспитанные. Впрочем, с молодыми я еще не имела дела.      Квартира Хайнца оказалась просторной, в четыре комнаты, гостиная была особенно огромной, хоть в футбол играй. И обстановка по вкусу хозяина: на стенах картины, фарфоровые тарелки, висел даже небольшой гобелен – ручная работа ХVII века, похвастался Хайнц. Одна из картин изображала юношу и девушку, смотревших друг на друга такими невинными глазами, будто они и понятия не имели о том, как рождаются дети.      – Взгляни на них, – сказал Хайнц, – как нежно они любят друг друга и, заметь, ничего друг от друга не хотят…      «Ну, прямо Ганс и Гретель», – подумала Полина.      Хайнц нарезал белый хлеб, подогрел его в гриле, намазал маслом и сверху положил нежно-розовую с прожилками семгу.      – Какая прекрасная семга, – сказала Полина, берясь за третий кусок, на блюде было ровно восемь, и она решила съесть максимум шесть, чтобы хозяин не подумал про нее плохо. – Эта семга мне вдвойне дорога, потому что ты, Хайнц, эти тосты своими руками готовил.      Взглянула на его руки: нет, не такие, как у Манфреда, – немного отечные, короткопалые, со следами артрита.      – А вот эту картину ты сам покупал? – спросила она, чтобы заполнить паузу, ибо заранее знала ответ. Всю картину заполнило лицо женщины, очень печальной, видно, оплакивавшей кого-то, и по щеке у нее катилась большая прозрачная слеза.      – Как ты не боишься держать подлинники в квартире, в России тебя давно бы ограбили.      – А у меня они все зарегистрированы, их не так просто украсть, к тому же в доме сигнализация. Что будешь пить – чай, кофе или, может, итальянского ликера хочешь? У меня пять сортов на выбор.      Хайнц говорил и говорил, то ли возбуждаясь, то ли пьянея от рюмки ликера, и Полине приходилось его перебивать:      – Помедленнее, пожалуйста, не забывай, что я иностранка. Вот ты приедешь ко мне в Петербург, выучишь десять русских слов, а я сяду перед тобой и буду быстро-быстро говорить по-русски.      Внезапно Хайнц погрустнел, взор его затуманился, он как-то нервно встал из-за стола, захватил пустой чайник и чашки, а когда вернулся из кухни, стал ходить неспокойно по комнате.      – Я очень люблю Гейне, я чувствую с ним мистическую связь, это нечто необъяснимое, Гейне помогает мне в тяжелые минуты, он садится рядом со мной и начинает читать стихи, а я смеюсь и плачу.      – Я тоже люблю Гейне, – сказала Полина, – особенно его прозу. А знаешь его афоризм – будто про нас с тобой, хотя это тоже стихи, по-русски это будет так: «Существуют розы, но на них почему-то растут шипы».      – «Нет совершенства в существах земных, – продекламировал Хайнц, – есть розы, но растут шипы на них». Ты умница, если любишь Гейне, сядь ко мне поближе, я плохо вижу тебя без очков.      И не успела Полина сказать, что, мол, надень очки и увидишь получше, он поймал ее за руку и рывком усадил к себе на колени.      – Ах, Хайнц, не все же сразу, – пролепетала Полина, а Хайнц вдруг – раз – сунул ей руку в вырез платья.      – Посмотрим, что тут есть интересного…      – Это некрасиво, Хайнц, – вздохнула Полина, – Гейне бы тебя не одобрил, Гёте тем более, и вообще, Хайнц, я хочу домой, отвези меня, пожалуйста, я не знаю, как добираться из твоего Эндениха. Спасибо тебе за все, и знай, что тебя и твою семгу я не забуду…