Н.В. Логинова
«Ловушка для интеллигенции»: к вопросу о типологии характера библиотекаря в литературе
Доклад 4-й Всероссийской научно-практической конференции «Университетская библиотека: проблемы и решения», июнь 2002 г.
С развитием новых технологий и выбором новых путей развития библиотек русло дискурса о профессиональном самопознании все более углубляется и расширяется. Мы становимся все более интересны для окружающего социума и для самих себя. Например, нам стало интересно, так ли уж живуч миф о серой библиотечной мыши? Исследователи ИФЛА уже года четыре как отошли от этого штампа. Так мышь или не мышь? На этот вопрос нам пытались найти ответ социологи и психологи филиала Московского педагогического университета, которые провели в Муниципальном объединении библиотек Екатеринбурга (а это 42 библиотеки) экспериментальное исследование о развитии, о драматургии наших отношений с читателями, и о нас самих, собственно о нас, то есть о действительной степени самооценки. На вопросы исследования отвечали и библиотекари, и читатели. Итак, читатели, особенно молодые, ни о какой мыши даже и не помышляют. Несколько лет преобразований в библиотечном деле было достаточно, чтобы такой штамп не появился у юных читателей. Мышь может быть компьютерная, а не библиотечная. В результате мы получили портрет библиотекаря в светлых тонах, но это был некий идеальный образ, образ вообще. А вот у читателей более старшего возраста представления о библиотекаре как о сером, невзрачном существе остались. Но самое неприятное, что сами себя мы таковыми считаем (в большинстве своем). Мы закомплексованы, в нас живет чувство тревоги и опасности, самооценка у нас низкая, а статусом своим мы недовольны. Желанием понять себя лучше можно объяснить нашу потребность постоянно придумывать, создавать различные классификации, такие внутренние «домашние библиотечные типологии». Вероятно, это возникает спонтанно, но вот на конференции в библиотеке им. Белинского по проблемам оптимизации библиотечных коммуникаций мы услышали сразу несколько попыток создания таких типологий, когда и библиотекарей (как и других людей) можно классифицировать по право- или левополушарности, т.е. как более креативных и более техничных, по деловым качествам или по свойствам темперамента. Мы в нашей Центральной городской библиотеке им. Герцена, иронически позиционируясь, придумали некоторую типологию библиотекарей литературную. Есть у нас библиотекари «по Бердяеву», очень русские душою, но без организующего начала. Есть «по Розанову», с такой саморефлексией, что сюжет собственной жизни выстроить не могут, прямо как в русской литературе. А есть такие женщины-каталоги и ведьмы-энциклопедии, которые, как порядочные постмодернисты, представляют мир как текст, прибегая к излюбленному жанру каталога (по Милораду Павичу). Все должно быть в порядке. Каталог как матрица Вселенной. Ну а сама я принадлежу к тем эмоциональным библиотекарям, которых Бродский определил как «народ придаточных предложений», и которые объясняют дело до тех пор, пока не запутывают его окончательно. Так вот чтобы не запутать вас окончательно, я попытаюсь втиснуть сию литературную тему, требующую описательности, сравнений и эмоций, в оставшееся от регламента время, то есть только коснусь темы конспективно, приглашая вас вносить свои предложения и дополнения.
Итак, нельзя говорить о развитии нашего профессионального сознания, пока мы не будем знать о себе достаточно. А художественная литература у нас всегда под рукой, наш инструментарий. И в художественной литературе все психологические типы и ситуации описаны и разобраны и полезнее квалифицированному психологу, чем даже Юнг и Фрейд. Художественная литература в индивидуальных образах отражает то, что типично, имеет всеобщее значение. Горький признавался, что живет в мире маленьких Отелло, Гамлетов, маленьких Дон-Кихотов и маленьких Дон Жуанов. «Из этих незначительных существ, из нас, поэты создали величественные образы. Я живу в мире, где совершенно невозможно понять человека, если не читать книг, которые о нем написаны». Горький вообще утверждал, что подлинную историю пишет не историк, а художник.
И что только не пишут эти художники: «Иной человек, как говорится, ни к чему не может себя пристроить. Такие никчемные создания обычно поступают на службу куда-нибудь в библиотеку или в редакцию. Тот факт, что они ищут себе заработок именно там, а не в правлении Живностенского банка или Областном комитете, говорят о некоем тяготеющем над ними проклятии» (Карел Чапек).
Многих авторов при лицезрении библиотеки охватывает грусть. Они видят в книгах на библиотечных полках какую-то трагическую печаль. Хосе Мария Сааведра сообщает, что «Библиотеки это кладбища книг... У книг осталась с жизнью одна-единственная связь названия, занесенные в каталог, так же как имена усопших, сохранившихся лишь в списках похоронной конторы».
Исаак Бабель в «Публичной библиотеке» пишет: «То, что это царство книг, чувствуешь сразу. Люди, обслуживающие библиотеку, прикоснулись к книге, к отраженной жизни, и сами как бы сделались лишь отражением живых, настоящих людей. Даже служители в раздевальной загадочно тихи, исполнены созерцательного спокойствия, не брюнеты и не блондины, а так нечто среднее. Дома они, может быть, под воскресенье пьют денатурат и долго бьют жену, но в библиотеке характер их не шумлив, не приметен и завуалированно сумрачен. В читальном зале служащие повыше: библиотекари. Одни из них «замечательные» обладают каким-нибудь ярко выраженным физическим недостатком: у этого пальцы скрючены, у того съехала набок голова и так и осталась. Они плохо одеты, тощи до крайности. Похоже на то, что ими фанатически владеет какая-то мысль, миру неизвестная. Хорошо бы их описал Гоголь! У библиотекарей «незамечательных» начинающаяся нежная лысина, серые чистые костюмы, корректность во взорах и тягостная медлительность в движениях. Они постоянно что-то жуют, хотя ничего у них во рту нет, говорят привычным шепотом. Вообще испорчены книгой, тем, что нельзя сочно зевнуть».
Булгаков. «Сколько Брокгауза может вынести организм»: «В провинциальном городишке В. лентяй-библиотекарь с лентяями из местного культотдела плюнули на работу, перестав заботиться о сколько-нибудь осмысленном снабжении рабочих книгами. Один молодой рабочий, упорный человек, мечтающий об университете, отравлял библиотекарю существование, спрашивая у него советов о том, что ему читать. Библиотечная крыса, чтобы отвязаться, заявила, что сведения «обо всем решительно» имеются в словаре Брокгауза». (Обратите внимание, как своеобразно решен процесс руководства чтением!). Тогда рабочий начал читать Брокгауза. С первой буквы А. Чудовищно то, что он дошел до пятой книги (Банки Бергер). Правда, уже со второго тома слесарь стал плохо есть, как-то осунулся, сделался рассеянным. Кончилось все плохо для слесаря. В финале корреспондент местной газетки написал о библиотекаре фельетон, в котором обругал его «безголовым моллюском и барсучьей шкурой».
Не так страшно у Варлама Шаламова (в детском восприятии, по крайней мере). Библиотека отпугивала своей таинственностью, сложностью, официальностью дела. «Лакированные барьеры выше нашего роста оберегали от нас книги. Книги прятались где-то глубоко внутри, их к нам выводили, выносили по каким-то секретным зашифрованным запискам ключами шифров мы не владели, обращаться за помощью к библиотекарше было слишком мучительно, читать надо было за столом, рядом с незнакомыми, чужими людьми... Чтение в присутствии других всегда было для меня неприятно, даже стыдно еще хуже, чем писать душевное письмо на почте, все хочется загородиться и боишься зазеваться вдруг кто-нибудь прочтет то, что ты написал».
В. М. Шукшин в сказке «До третьих петухов» был свидетелем того, как в одной библиотеке, вечером, часов этак в шесть, заспорили персонажи русской классической литературы. Еще когда библиотекарша была на месте, они с интересом посматривали на нее со своих полок. Потом не то Онегин, не то Чацкий определили библиотекаршу как «вульгаритэ», а какой-то господин пришибленного вида, явно чеховский персонаж, осудил робко длину юбки библиотекарши. Еще более современный нам автор Наталия Толстая в рассказе «Выбор России» предлагает библиотекаря в депутаты вот с такой программой: «Долинский Юрий Зиновьевич. Родился в 1953 году. Заочно окончив Герценовский институт, связал свою судьбу с межбиблиотечным обменом. Свободное время отдает литературному творчеству. Один из авторов поэтического сборника «Краски Предальпья». Разведен. Воспитывает сыновей близнецов. Девиз Юрия Зиновьевича: меньше слов, больше дела; вернуть району книгоношу; do ut des даю (тебе), чтобы (ты) дал!» (Особенно хорошо и солидно звучит латынь).
Последним в этом ряду у меня стоит не писатель, а один из правительственных сотрудников США: «Я считаю, что большинство людей инстинктивно не любят библиотекарей и по неудобствам, которые они причиняют, ставят их лишь после зубных врачей».
Понятно, что безупречным от природы может быть только йогурт «Ermann», но здесь прямо сон Татьяны: «Сидят чудовища кругом». Сюда бы крещеной водички! Я могу утешить особо впечатлительных: хуже (в смысле страшнее) образа учительницы Тракторины Петровны в романе С. Василенко «Дурочка» вообще ничего нет! Что внешность? Лучше быть маленьким коллежским секретарем, временно исполняющим обязанности коллежского асессора, никчемным человеком, ни к чему не способным, неизвестно чем занимающимся, лучше даже, если тебя сравнивают с работником похоронной конторы, но не Тракториной Петровной, чье имя скоро станет именем нарицательным. Страшно, если страшный человек имеет страшную власть! Внешне это вполне приличная женщина, но абсолютный нравственный урод, которому государство поручило воспитывать детей. Собирательный образ учительницы (тоже очень страшный) есть у Татьяны Толстой «стальные государственные зубы». Так что не такие уж мы и страшные. А, да, есть еще страшная библиотекарша Аделия Лортц из книги «Полицейский из библиотеки» Стивена Кинга. Хотя только человек, не знающий Стивена Кинга (если есть такой), может отнестись к этому серьезно. Ну, представьте: Аделия внушала детям страх страшными книжками, а потом вытягивала этот страх хоботком. Своеобразный вампир, питающийся чужими страхами, особенно детскими. Но вспомните законы психологии чтобы победить свои детские страхи, нужно прочитать в детстве страшные сказки, пройти через свой темный и страшный сказочный лес. Да это же библиотерапия, полезная и нужная.
Разумеется, проще и приятнее было бы сделать выборку положительных образов библиотекарей и заманить вас в ловушку. Если бы цели мои были комплиментарные и апологетические. В этом случае можно было бы представить образ библиотекаря на основе такого простого сравнения Человек Читающий (Homo Legens) и Человек Не читающий. Вначале я бы представила человека (например, женщину) с неразвитой нравственностью, духовно чахлую и гуманитарно-невинную. Такой чистый листок. Tabula rasa. А потом бы описала Сонечку из повести «Сонечка» Л.Улицкой. Милая Сонечка, такой молодой верблюд (не мышь), нежное и терпеливое животное. Прекрасная, удивительная, любящая. Хотя от бесконечного чтения зад ее принял форму стула, а нос форму груши. Очки, сутулость все внешние признаки нашей профессии. Но главное, главное она всегда может пасти свою душу на высокогорьях мировой литературы. Сонечка это гимн нашей профессии, который надо читать стоя. Это наша главная и любимая мысль о библиотекаре. Можно говорить долго о природе библиотекарства. Сейчас серьезно пишут о том, что в основе любой профессии лежит физиология: X-фактор в зрачке у моделей, отсутствие или недостаток сексуальных гормонов у бомжей ( это во Франции так решили).
В природе библиотекарства почти физическая любовь к книге (по Бунину). По Борхесу. По Шаламову. По Карелу Чапеку. По многим другим. Неистребимая любовь к бумаге, клею, шрифтам и гравюрам. Ко всему, что закодировано в александрийском слове «библиотека». Библиотекари берутся из книг, заводятся между книжными страницами, там встают на зов «встань и иди!» и встречают каждого читателя как Ной белого голубя, вестника надежды.
Судьба актрисы смотреть в зеркало. И видеть свое, всегда свое отражение. Судьба библиотекаря смотреть в книгу и видеть множество отражений, и самой отражаться от книги. Нежная женщина с книгой в руке! Прекрасный образ, который весьма соблазнительно описывать. Но вернемся к реалиям жизни.
Методика изучения образа библиотекаря в художественной литературе, предложенная в проекте ИФЛА, предполагает прежде всего контент-анализ литературных текстов (роль библиотекарей в развитии сюжета, одежда, привычки), но в литературе Советской России эти методы «не работали» ввиду принципиальной специфичности раскрытия темы. Фигура библиотекаря была знаковой. Вспомним известную философскую мысль, что при описании социальной структуры общества необходимо определить социальный персонаж, находящийся на нижней ступеньке этой структуры. Фигуры ярче библиотекаря в данном контексте не найти. Библиотекарь крайний персонаж русской интеллигенции. Я не буду сейчас вдаваться в лексикографическое исследование этого понятия, но в своей работе мы пытались проследить, насколько судьба наша связана с интеллигентскими комплексами по-русски. В такой стране как наша не очень удобно жить. «Неясно, что это за традиция, угнездившаяся с давних пор в нашем отечестве: помещать драгоценные плоды духа, как и земли, непременно в холодное подполье». Уйти в подполье можно было по-разному. Кстати, имя «Сонечка» символично своей прямой семантикой. Сон высшая свобода. Состояние внутренней раскрепощенности для героини естественно и привычно. Можно обозначить ее тип как «внутренний эмигрант». Есть другие формы ухода в подполье, не только взгляд на библиотеку как на прибежище чудаков (как у Бабеля), а исключительно важный для отечественной традиции образ «канцелярии присутствия» (Повести Горышина «На реке» и «Огонь» Кузнецова устройство «по блату», желание отсидеться). Можно обозначить этот тип как «штампованные интеллигенты».
Кстати, сейчас в современной литературе появился термин «Уйти в ящик». Выбор профессии как способ выразить отношение к тяжелым реалиям жизни. Несвободные от комплексов, пришибленные внешними обстоятельствами, так называемые «пришибленные интроверты».
За рубежом образ «библиотеки пещеры». Человек, жаждущий уединения. Человек пещера. В России человек прячется от жизни не всегда в том смысле, что его западный коллега. (вспомним повесть А. Солженицына «Раковый корпус», где некто Шулубин вначале красный профессор, затем методист, наконец библиотекарь. Происходит так называемое «выдавливание в рамках системы»). Присутствие в библиотечной работе рутинных черт создает колорит интеллигентного Акакия Акакиевича. Вот поэтому в литературе послесталинского времени постоянно возникает образ библиотечной профессии как жизненной ловушки для интеллигенции.
Специфика нашей работы загадка для авторов. Герои попадают в библиотеку случайно, никогда специально не учась. Часто мы встречаем образ бедного, но честного библиотекаря как нравственный императив.
Из истории нам известно, что просветительская функция библиотекаря была замещена пропагандистской, но, к счастью, не нашла свое отражение в художественной литературе. Функция хранителя нашла свое воплощение в повести И. Эренбурга «Анна Петровна». Интеллигентность, вежливость , моральный ригоризм, одиночество верные признаки профессии библиотекаря. Мы можем отметить в художественной литературе даже функцию сопротивления и самопожертвования (например, в пьесе Галина «Библиотекарь»).
Нет необходимости и времени анализировать долго произведения художественной литературы 50-60-х годов. На современный слух и взгляд здесь слишком много риторики и мало психологии. Вся литература существовала под логотипом «Литература есть нравственность». Персонаж был значим исключительно с точки зрения выполнения своих функций.
Сейчас мы переживаем кризис интеллигенции. Кризис индивидуального сознания. Можно ли показать падение нравов на примере библиотекаря? Можно, и очень ярко. Вероятно, особенно ярко в повести Веры Калашниковой «Ностальгия». Такая современная модель приспособления через интеллект. Критик Сергей Костырко не советует читать эту повесть особо впечатлительным мужчинам. Наш библиотекарь, библиотекарь новой библиотечной волны, пытается устроить свое счастье вдали от Родины и узнает для осуществления этой цели (близко узнает) приличное количество немецких мужчин. Существует свод законов для детектива: в кустах не больше одного рояля, убийцей не должен быть иностранец. Должен ли существовать канон для написания повести о библиотекарше (кстати, в Германии говорят «библиотекариня»)? Привыкли мы как-то к нравственной чистоте, как без нее? А вот собственно и о детективе. А. Маринина удачно использовала штамп о мыши в романе «Шестерки умирают первыми». Не будем говорить о художественных достоинствах (или их отсутствии) в произведениях Марининой и трудно представить, о чем говорили 3 дня в Сорбонне на семинаре, посвященном ей и только ей совсем недавно, в этом месяце, но говорили, возможно, о «витализации» прием, который не она придумала, но воплощает удачно. Ее герои не идеальны. Каменская не моет окон, не готовит, курит и некрасива, но умна. И она профи. Библиотекарь и (по совместительству) киллер Кира красавица, но не очень умна. Поэтому шестерка в большой игре. Оказывается, наши профессиональные качества настойчивость, умение сосредоточиться, привычка к монотонной работе лучшие качества киллера. Но все-таки как киллер Кира не профессионал. Потому что деньги не бывают первопричиной убийства. Как повод, как вторая причина да, но не как причина первая. Для библиотекаря Киры киллерство это способ самоутвердиться. Или уход из внешней скуки (библиотека здесь постоянно ассоциируется со словом «скука») во внутреннюю жизнь, где азарт, игра, опасность. Такой «новый внутренний эмигрант». Или подтверждение тезиса о том, что мы, находясь по-прежнему внизу интеллигентской пирамиды, можем вдруг выказать бунт самым неожиданным образом (о, почти по Достоевскому , где бунт самых слабых есть самый страшный бунт). Хотя представления об интеллигенции у Марининой весьма смутные, интеллигентный человек у нее «не читает Тополя и ...слушает музыку Губайдулиной». Интеллигентная Сонечка уходит в себя, чтобы пасти свою душу на просторах великой литературы, а Кирочка идет отстреливать мужчин. Но все в рамках жанра, все довольно органично виноват тот, на кого не подумаешь. Более чем удачное использование штампа о библиотекаре как мыши.
Альфред Бестер и Роджер Желязны в очень популярном романе «Психолавка» предлагают такой вариант. В будущем методом направленных мутаций на основе генофонда животных будут созданы новые разумные расы. И вот в меняльной лавке, в которую может попасть любой человек из любого времени, он может поменять ясновидение на суперпамять, а уникальный голос на инфракрасное зрение. Начало романа состоит из крайне остроумных психологических этюдов на тему: «Кому чего не хватает для счастья, а у кого есть что-то лишнее». Что же у нас есть для счастья и чего нам для счастья не хватает? Лучшие черты характера, лучшие типажи библиотекаря подтверждены кинематографом: «Влюблен по собственному желанию», «У озера», «Приходите завтра»... Золушка была бы слишком простой схемой для наших героинь. Нравственность, образованность вряд ли стандартная красавица смогла бы вынести такую нагрузку. В фантастическом фильме Брэндана Фрэйзера «Мумия» главная героиня библиотекарь, обладающий уникальными знаниями, которые другим недоступны. Она знает сложнейший древний язык, который, казалось, никому не был нужен... Но именно этим знанием она всех спасает! А как чудно звучит в устах солидного судьи (в обычном же формульном фильме «Пистолет в сумочке») такой восхищенный возглас при взгляде на библиотекаршу: «Надо чаще ходить в библиотеку!».
Библиотека, как известно, бесконечна. Этот образ разработан Борхесом исчерпывающе (если забыть о ее бесконечности). Это и вселенная, и бесконечная книга. «Библиотека всеобъемлюща», говорит герой «Вавилонской библиотеки». Она включает в себя «все, что поддается выражению на всех языках». Борхес пишет, что Библиотека это Вселенная, а человек в ней лишь несовершенный библиотекарь (добавим: ...а человек в ней лишь несовершенный библиотекарь: чудак, романтик, просветитель и хранитель).
Мигель де Унамуно считает: цель науки каталогизация Вселенной, необходимая, чтобы иметь возможность вернуть ее Господу Богу в полном порядке. Главное каталог. Система.
В Интернете вы можете найти задачу «Хулиган в библиотеке», предложенную С. Берловым и Ф. Назаровым. Вероятно, не случайно математики решили доказать Лемму о торжестве порядка, Лемму о торжестве беспорядка и, наконец, Лемму о полном беспорядке именно в библиотеке. Оказавшись как-то раз в библиотеке без присмотра, изощренный хулиган Вася переставил 100 томов (впоследствии он делал и другие гадости, пытаясь запутать библиотекаря постоянно переставлял тома в самых разных комбинациях). Учитывая все полуварианты, инварианты, инверсии, четные и нечетные версии, а также стратегию Васи, именно библиотекарь, должен вычислить с точностью до аддитивной константы и доказать Лемму о Торжестве Порядка. Если библиотекарь не справится страшно представить последствия Полный Беспорядок.
Да, мы жаждем порядка. Возможно, в этом кроется женская природа нашей профессии желание все разложить по полочкам, все записать и запомнить. Дело не в консерватизме. Это желание в мире, наполненном хаосом, в этом мире упорядочить, организовать пространство, хотя бы расположенное непосредственно вокруг. Организовать информацию и уметь ее использовать. Всем и для всех! И это самая лучшая, самая сладкая ловушка для интеллигенции та информационная, интеллектуальная клетка, из которой невозможно вырваться. Да и не хочется!
Использованная литература
Борхес Х. Л. Вавилонская библиотека // Борхес Х. Л. Коллекция: Рассказы; Эссе; Стихотворения/ Пер. с исп. СПб.: Северо-Запад, 1992. C. 142-150.
Быков Л. Сонечка и другие // Урал. 1994. № 2-3. С. 287-288.
Володин А. Идеалистка // Володин А. Для театра и кино. М., 1967. С. 140-148.
Галин А. Библиотекарь // Современная драматургия. 1987. № 3. С. 27-52.
Грекова И. Летом в городе // Грекова И. Под фонарем. М., 1966. С.131-157.
Калашникова В. Ностальгия // Звезда. 1998. № 9.
Кинг С. Полицейский из библиотеки. М.: Вагриус, 1998.
Курицин С. Есть русская интеллигенция! // Октябрь. 1997. С.184-187.
Очарованные книгой: Русские писатели о книгах, чтении, библиофилах. М.: Книга. 1982.
Равинский Д. К. Ловушка для интеллигента: замечания по поводу образа библиотечного работника в советской литературе // Профессиональное сознание библиотекарей: необходимость перемен в переходный период. Материалы семинара М., 1994. С. 67-75.
Улицкая Л. Медея и ее дети. Сонечка: Повести. М.: Вагриус, 1996. 334 с.
Хаткина Н. Бумажная бабушка // Cosmopolitan. 1999. № 3.
Человек читающий. Homo legens. М.: Прогресс, 1983.
Шукшин В. До третьих петухов // Шукшин В. Избранные произведения. М., 1994. С. 256-303.
Гершензон М. Творческое самосознание // http://www.yabloko.ru/alt/Themes/History/gersh-1.html
Франк С. Этика нигилизма (К характеристике нравственного мировоззрения русской интеллигенции) // www.sociology.agava.ru/frank2/htm
Хулиган в библиотеке / Задача предложена С. Л. Берловым и Ф. Л. Назаровым // www.mccme.ru/olimpiads/lktg/1997/huligan/htm
Яркевич И. Интеллигенция и литература. Интеллигенция или литература? Или литература, или интеллигенция! // www.guelman.ru/yarkevich/
материал с сайта www2.usu.ru