Жила-была одна родина, или модернизация по А. Смирнову

Премьеру широко разрекламированного фильма Андрея Смирнова «Жила-была одна баба» приурочили к кануну думских выборов неспроста. Мечтали, что это будет бомба (возвращение в кинорежиссуру Андрея Смирнова – автора культового «Белорусского вокзала»). Предполагали, что бомба будет с идеологической начинкой, разоблачит в очередной раз красный террор и этим подыграет либералам в день выборов.

Непростую и в чем-то спорную, но значительную работу киномастера приняли небезусловно, а порой и с едкими оговорками как критики, так и зрители. И думается, в этом сказались не только противоречия самой картины, но и противоречия нашего времени.

Фильм об антоновском восстании на Тамбовщине в 21 году Смирнов замыслил в середине 80-х, когда почувствовал: тиски советской цензуры слабеют. Крестьянское восстание против продразверстки всяк мыслил тогда как пример схватки народа с режимом большевиков, как едва ли не последнюю судорогу «России, которую мы потеряли». Сними режиссер свою «Бабу…» тогда, вышел бы очередной антисоветский агитпроп, более или менее художественный и теперь, скорее всего, уже подзабытый. Наученное горьким опытом «прихватизации» общественное мнение делает нынче очевидный, даже демонстративный крен влево, отчего и «идеологическая бомба» не нанесла урона противникам либералов.

Впрочем, вина в этом – не только времени, но и создателя фильма. Автор, на мой взгляд, самой аналитичной рецензии Михаила Трофименков насчитывает в картине Смирнова аж три отдельных, друг другу противоречащих фильма.

Первая серия о трудном житье-бытье молодухи Варвары (актриса Д. Екамасова) в доме свекра-кулака – типичная советская история о «темном царстве» дореволюционного прозябания с грубой наживой, грязным эросом и мышонком в супе (пардон, во щах) на закуску. Если мы потеряли ТАКУЮ Россию, то и прекрасно, – глумились иные критики.

Вторая часть ленты – насупротив того «белоэмигрантски» антисоветская, показывающая большевиков захватчиками земли русской, расстрельщиками православно ориентированного населения. (Справедливости ради, в фильме Смирнова больше впечатляет разруха гражданской войны в целом, чем жестокость большевиков). В этой борьбе героиня теряет своего любимого Давида Лукича (А. Серебряков), а ее самое ждет высылка с детьми в Архангельскую губернию. В финале возникает метафора якобы наводнения, которое скрывает под собой град Китеж русской жизни, да и слава богу, коли он, блин, такой!

Третий фильм, по Трофименкову, – титры в конце, благодарящие весь синедрион меценатов, от В. Суркова, А. Чубайса и А. Коха до генералов РПЦ и архипастырей Тамбовского военного округа, список столь красноречивый, что он способен сам по себе нехорошо перевозбудить весь левый электорат.

Ирония в пересказе моем неслучайна. В несколько снобски заквашенной рецензии «Огонька» В. Белопольская точно ухватила суть, почему смотреть фильм тоскливо и жутко, а никого из героев при этом не жалко: «Народная драма без плохих и хороших людей, положительных и отрицательных героев, без взлетов, из сплошных падений – не драма, а среднерусская равнинная тоска… Смирнов создает народную драму в России без мечты. В России, информированной о том, что Китежа и не было никогда».

И критики и зрители заметили: весь фильм строится на армейской поговорке: «Нас…, а мы крепчаем!». Правда, сцены насилия (сексуального в том числе) приводят не к укреплению тела и духа героев, а к исходу автора в довольно наивную метафору о потопе. «Дедовщина», царящая в царской России, после 1917 года усугубляется лишь наличием у тяжущихся сторон пулеметов и прочих «стволов».

И прав, сто раз прав Трофименков: желанье преподнести антоновщину как антитезу большевизму – бьет мимо цели. Нет бунта страшней и беспощадней, чем бунт крестьянский, и сама попытка режиссера (он же и автор сценария) лишь говорит об изменении политической ориентации самого Андрея Смирнова – а более ни о чем.

Сильно влево ориентированный зритель съязвит непременно: взял Смирнов бунинские «Деревню» и «Суходол», смешал их с его же «Окаянными днями», помножил на крутые суммы спонсоров, обеспечившие первоклассно профессиональный творческий коллектив – и вышла вот ета самая «зверушка». Трактовать ее можно вполне в духе нынешнего идеологического тренда, сверху благословленного: мы принимаем, не обсуждая – не осуждая, весь исторический опыт России 20 века и опускаем заодно вопрос о социальной справедливости потому хотя бы, что решен он советским экспериментом не был, а ставить его сейчас – значит «раскачивать яхту». Короленко когда-то доказывал, что от смены флагов и даже элит система русской жизни не меняется. Да, не меняется, отвечает нынче нам и ему система: «Так было – так будет. А кто не согласен, тот вон пошел!». Настоятельно рекомендуются социальный мир и верноподданнические чувства, иначе мы потеряем и эту Россию, в которой «друзьям – всё, а остальным закон».

Но так скажет левак. Ближе к замыслу авторов мне кажется такой вариант смысла: Россия избыла свой идеализм, весь этот миф о Китеже, которым бредили и паломники православные, и большевичкИ (только по-своему). Наступило время трезвого анализа и упорной работы одних на благо свое, других – на благо, ну да, прежде всего, первых же…

Андрей Плахов очень точно итожит: фильм Смирнова – «образец антибольшевистской пропаганды: вот наконец найденный для него и признанный актуальным „формат“…»

Прав он и в том, что создание Смирнова оказалось шире и глубже нехитрой идеологемки, так щедро поддержанной спонсорами. Хотя в сухом остатке не особь грузящий себя мифами зритель вынужден согласиться с выводом, который молча делает герой Серебрякова Давид Лукич, презрительно покуривая и поплевывая перед расстрелом. Поплевывая на свою жизнь и смерть – на судьбу, обреченно растаковскую на этой части планеты Земля.

Повторюсь: вне всяких там либеральных выкрутасов и их же мифологем Смирнов чисто художественными средствами справляет тризну по любой прежней России, православной и красной, но всегда бредовато-сказочной – что, собственно, задело адептов и прожитого социализма, и незабытого православия.

Во всех этих спорах жалко лишь творцов проекта – о собственно художественных особенностях картины рецензенты говорят мимоходом.

Конечно, иные просчеты налицо, хотя и они порой кажутся здесь следствием художнического расчета. Сценарий клочковат, местами невнятен, однако Смирнов старательно избегает искусственной закругленности сюжетных линий. Перед нами именно «житие», история жизни крестьянки Варвары, и здесь всё, как в жизни отдельно взятого человека: другие люди являются и исчезают, уступая место новым встречам и впечатлениям.

(Не совсем права Виктория Белопольская: встреченные Варварой люди при их общей «чумазости» все ж таки разные, хотя общий негативный знаменатель этих встреч – да, его-то зритель и запоминает прежде всего).

Смирнов нарочито, до грубости, до натурализма достоверен в деталях. Он словно хочет преодолеть и романтическую условность советских фильмов «про революцию», и огламуреные современные вариации на эту же тему.

Мне показалось: реального эффекта Смирнов достигает тем, что не форсирует передачу «смыслов», не агитирует напрямую. Он сохраняет то, что так подкупило зрителя в «Белорусском вокзале» – достоверность психологической детали. Поэтому фильм не выглядит нарочитой страшилкой, хотя, впрочем, и цепляет не общим, а частностями.

Об отдельных актерских работах говорить не хочется именно потому, что режиссер достиг абсолютной ансамблевости, везде ровно достоверной и… Черт возьми, а права Белопольская: зритель подавлен, но никому не сочувствует, словно нам рассказали про инопланетян!

Элита «новой» России до сих пор «красных» боится. Но то, что лет сорок назад в задраенной от внешнего мира стране казалось вполне живым, актуальным (тема революции, судьба крестьянства и т. п., – на этом построен не один советский сериал 70-х), представляется чем-то чуждым и даже лишенным жизнестроительного смысла нашему современнику, повидавшему другие края, другой исторический опыт.

Жизненный обиход человека постиндустриальной эпохи сущностно иной, чем патриархальный уклад его прадедов. Пристально вглядевшись в прошлое, Андрей Смирнов лишь констатировал всем очевидный ментальный слом. Своим фильмом режиссер опять и снова подтвердил: то прошлое – прошлое навсегда.

Что ж, «уклад» изменился, но социальные проблемы столетней давности роковым образом в новой России возобновились. И решать их все равно ведь придется – правда, в антураже 21 века.
 

Ссылки:

А. Плахов. Былое и баба

М. Трофименков. Трудно быть бабой

В. Белопольская. Тени забитых предков
 

26.01.2012