НЕДОВЕРЧИВЫЙ ПОРНОГРАФ?..

Буржад П. Механический эрос. – Спб: Kolonna Publications. Митин журнал, 2007. – 176 с. – (Серия «Vasa iniquaitatis. Сосуд беззаконий»)
 

Увы, о Пьере Буржаде не скажешь его же словами, которыми он проводил в мир иной Антонена Арто: «…Его слава, подобно члену в руке мастурбирующего мужчины, все продолжает расти» (с. 137).

Ну, о мастурбации мы, может, как-нибудь после поговорим. А вот что известность Пьера Буржада не слишком внушительна – это да.

Член закрытого парижского садомазо-клуба, он, вероятно, и не претендует на широкую известность. Слишком экстравагантно содержание его опусов и слишком, в то же время, традиционна (если не сказать: «старомодна») их форма.

Поэтому для более адекватного восприятия его текстов лучше бы нашему читателю начать с конца книги, – с интервью, которое переводчица Буржада Маруся Климова взяла у мэтра.

Писать Буржад начал в глубоком детстве, и первую свою рукопись он… съел. Просто любил кушать бумагу. «Вкус голодный» к исписанной бумаге со временем преобразовался, – и теперь, в 80 примерно лет, Буржад ее больше не ест, хотя хранит все конверты полученных писем, – ведь их лизали, чтобы заклеить, и значит, на них остались неоспоримые следы чьей-то жизни.

Да, господа, вот так, и никак иначе: слова и образы лгут, и только неоспоримая вещность плотского мира никогда не обманет (вас, нас? – Пьера Буржада!)

Собственно, Буржад занимается тем, что перегоняет жизнь во все доступные ему формы искусства. Вернее, так: при помощи этих форм пытается зафиксировать, законсервировать, застолбить пережитое плотское утекающее.

И знали б вы, из какого сора, не ведая стыда… Гулял как-то Пьер Буржад с голой возлюбленною на поводке по Парижу, снял об этом фильмы, и один из них произвел фурор даже на родине Захер-Мазоха!

Впрочем, можно не только преобразовать жизнь в искусство, но и сделать обратный ход, и тогда искусство осенит собой жизнь. Как-то Буржад устроил публичную порку подруги, сопровождая это чтением своих произведений.

Короче, тексты «Механического эроса» – не досужие фантазии, а в той или иной мере отражение голимого реала. Да, Пьер Буржад – писатель-реалист, и поэтому он не нуждается в подпорках из искусственных художественных ухищрений. Вопрос лишь в том, насколько это его личное «непосредственное» может через художественную форму восприняться публикой как «мессидж», как послание о смыслах общезначимых.

А и может! «У любого человека в наше время вне зависимости от национальности, вообще отсутствует личная жизнь. Я даже порой думаю, что мы все втянуты в какую-то чудовищную машину: внутри секс, фантазмы, а снаружи – история, войны» (с. 157).

Эта неодолимая трещина между временем жизни личности и общим «историческим» временем и заставляет Буржада с какой-то параноидальной недоверчивостью перегонять явления мира внешнего через свое тело, преобразовывать «знаки» в неоспоримый опыт своего организма, пускай даже на выходе и получается… Ай, «мы», кажется, опять заболтались!..:-)

Такая позиция в корне отличается от эстетского самоизгнания в башню из слоновой кости. Полигон для творчества современного художника – сама жизнь и даже… реальная политика.

Во всяком случае, Пьер Буржад – автор многочисленных пьес на злободневные в свое время темы, будь то режим Франко в Испании или самочинная эмиграция граждан ГДР через берлинскую стену на Запад. (Кстати, герой этой пьесы в чем-то повторяет детский подвиг Буржада, съедая по кусочкам дорогой его сердцу фамильный буфет, – не потащишь же его через стену!)

Есть у Буржада и пьеса о России, – правда, царской. Зато поздний СССР произвел на него просто неизгладимое впечатление:

«Когда я был в Москве (около 1980 г. – В.Б.), то я нигде не видел изображений русских женщин… Люди вокруг читали исключительно учебники по математике и физике, а в маленьких садиках на каждом углу играли в шахматы, всюду стояли огромные статуи Ленина… Когда я оказался в Москве, я просто обезумел от радости: мне все там так понравилось, и люди, и общественный строй» (с. 151–152).

К тому же тогдашние ассы и боссы СП пропустили через организм Пьера Буржада массу икры и отличного коньяка (армянского? или все же французского?..), который друг французских коммунистов позволить себе на родине не мог…

Как и все интеллектуалы его генерации, Пьер Буржад был всю жизнь левым. И его интервью с Жаном Жене, тоже помещенное в книге, – о жизни, ставшей не политикой, а судьбой. Вот наставление Жене, которое он дал Буржаду тогда:

«Чем больше людей власти ставят в положение собак, которые вынуждены перегрызать друг другу глотки, чтобы выжить, тем больше у них союзников, готовых услужить. Вот на этом держится власть, да и церковь тоже!» (с. 175).

Не согласиться с этим, увы, невозможно, хотя опыт общения писателя с советской действительностью ставит для нас, российских читателей, под сомнение тактильно-пищеварительный способ познания мира «по Пьеру Буржаду»…

Ну вот, рецензия почти написана, а рассказать о собственно текстах книги «мы» (я?) не успели… Впрочем, они такие, какие суть: простые, безыскусные, а для поклонников садомазо еще и это самое… очень «душевные».

Во всяком случае, для меня книжка Пьера Буржада стала доводом не в пользу высокой словесности, а в пользу честно – и по возможности полно – прожитой жизни частного человека, гражданина ОЧЕНЬ благополучной страны.

Приятного аппетита!