Черняк М.А.
Писатель как читатель: к вопросу о бытовании автора в условиях «ридингофобии»

[ Третий международный интеллектуальный форум «Чтение на евразийском перекрестке». Челябинск, 24–25 сентября 2015 г.: материалы форума, Челябинск, ЧГАКИ, 2015, с.22–31 ]

Сегодня, когда сбой в функционировании механизмов культуры очевиден, трещины в современном обществе обнаруживаются не только на идеологических и экономических уровнях, но и на уровне культуры, в том числе и культуры чтения. На наших глазах словарь современных обществоведческих терминов пополнился понятием «ридингфобия» (синдром Джексона) – навязчивый страх перед чтением.

Появляющиеся чуть ли не каждую неделю книжные новинки обрекают потенциального читателя на растерянность, провоцирующую и раздражение, и неприятие современной литературы. «Русскую литературу разлюбили. Ею – делая исключение для нескольких раскрученных имен – больше не интересуются. Ее сторонятся. Хотя к ней, впрочем, вполне снисходительны: пусть, мол, пока живет. Но отдельно. Сама по себе. Вдалеке от мейнстрима первоочередных общенациональных и личных забот», – с грустью отмечает главный редактор журнала «Знамя» С. Чупринин [1].

Негативные тенденции книжного рынка не исчерпываются только сокращением чтения. Изменилось отношение к книге и чтению вообще. Чтение перестало быть человеко- и культурообразующим ресурсом, книги читают либо строго функционально, либо рутинно, примерно так же, как автоматически переключают кнопки телевизионного пульта. Большая конкуренция на книжном рынке требует от писателя непосредственного поиска своего читателя. Очевидно, что сегодня мы наблюдаем превращение читателя–ученика, столь милого русской классической литературе, в читателя–покупателя. Поэтому главными технологиями в современной литературе становятся технологии рынки и производства. Очевидно, что подавляющее число современных писателей, особенно массовых, не стали, да и не могут стать «группой духовного поиска», как выразительно назвал писателей, которые влияют на формирование души, философ Г. Померанц [2]. На наших глазах происходит десакрализация книги, которая воспринимается как одноразовый продукт.

Мы существуем в мире кризиса ориентиров, кризиса авторитетов, когда девальвировалось само понятие «лидер чтения». За последние годы многое изменилось и в стратегиях писателей, и в читательских вкусах, и в социокультурных параметрах эпохи, и в духе времени, и в настроении общества. В этой ситуации представляется интересным взгляд современных писателей на актуальную проблему навигации в современной литературе и на взаимоотношения с читателем.

В Год Литературы несколько отечественных писателей согласились ответить на предложенные вопросы. Я хочу выразить огромную благодарность всем авторам, которые нашли время поделиться своим мнением. Выбор писателей был абсолютно субъективен: это круг моего общения (и близкого, и далекого, и эпизодического, и многолетнего, и виртуального). В основном это писатели, которые в разное время участвовали в наших проектах по современной литературе (конференциях, круглых столах, литературных встречах и проектах).

Формулировка вопросов была обусловлена несколькими причинами. С одной стороны, в многочисленных интервью современных писателей, в их записях в собственных блогах, в публицистических статьях звучит грустная мысль о некотором вакууме, в котором оказываются их новые книги. Как известно, сейчас нет проблемы в публикации текста, проблема состоит в том, прочитает ли его кто-то. С другой стороны, те же участники современного литературного процесса довольно презрительно относятся к современной литературе, не ориентируются в её тенденциях и не ощущают себя в контексте большой литературы. Поэтому было интересно познакомиться с ответами на следующие вопросы:
 

1. Читаете ли Вы своих современников? Если да, то как выбираете книги для чтения? Какой способ навигации можете посоветовать читателю?

2. Удается ли Вам следить за тенденциями современной зарубежной литературы?

3. Представляете ли Вы себе читателя, для которого пишете? Важен ли для Вас непосредственный диалог с ним (на встречах, презентациях, в блогах и т.д.)?

4. Высказывание писателя – это его произведение? Или должны быть еще другие способы диалога с читателем и с эпохой?
 

Евгений Водолазкин:
 

1. Читаю. В литературной среде хорошие вещи всегда на слуху, здесь трудно пройти мимо. А кроме того – существуют литературные премии. Есть смысл ориентироваться на них.

2. Кое-что я читаю, но не так подробно, как русские тексты.

3. Это, конечно же, альтер–эго. Непосредственный диалог важен – изредка. Он не должен быть ежедневным.

4. Безусловно, главное высказывание – произведение. Все остальное – факультатив.
 

Андрей Аствацатуров:
 

1. Да, разумеется. Я в постоянном диалоге со своими современниками. Способ навигации в современных условиях – читать авторов, которые являются финалистами литературных премий.

2. Да, естественно.

3. Да, важен. Я даже стараюсь всегда сделать какую-то предпубликацию, чтобы услышать замечания, посмотреть на текст со стороны. Когда выходят книги, я провожу встречи и презентации – мне важно объяснить свой замысел. Дальше читателю решать, насколько он реализовался. Как правило, я пишу одно, получается другое, читатель видит – нечто третье.

4. Смотря в какой парадигме мыслить. Мне тяжело отвечать на подобные вопросы – я профессиональный филолог. Я пишу потому, что это меня меняет, я пишу, чтобы лучше понять свою эпоху, тексты своих друзей и современников. Но я ставлю цель – написать законченный текст. Лично меня интересуют только тексты. Физиономии, стоящие за ними, судьбы, медийные образы – мне неинтересны. Но в современной культуре автор, если хочет быть известным, должен быть еще кем-то. В этом смысле Захар Прилепин – почти идеальный пример успешного автора.
 

Алексей Слаповский:
 

1. Да, читаю. Во-первых, тех, кого привык читать, и кто мне друг или близок. А навигации знаю два способа. 1. Лонг и шорт-листы премий (БК, Букер), ибо туда всё-таки совсем слабые вещи не попадают. 2. Прихожу в магазин и начинаю листать. После первых десяти страниц понимаю, куплю или оставлю в магазине. Иногда покупаю. Так набрёл когда-то на книгу Санаева «Похороните меня под плинтусом». Понял, что она хорошая, несмотря на то, что все ее хвалят. Унес, с удовольствием дочитал до конца.

2. Очень поверхностно.

3. Главные высказывания в произведениях. Остальное, как бы ни было занятно, всё равно посиделки с семечками.
 

Елена Чижова:
 

1. Да, я читаю довольно много, ориентируясь на рекомендации людей, с чьим вкусом я привыкла считаться, на шорт-листы основных литературных премий, и российских, и западных. Иногда меня может заинтересовать новое имя, которое вдруг мелькнёт в Интернете, прислушиваюсь я и к советам библиотекарей. В общем, если интересоваться современной литературой всерьёз, нужная книга вас найдёт.

2. Я не критик, поэтому не слишком интересуюсь «тенденциями». Из любимых зарубежных авторов могу назвать Орхана Памука («Стамбул – город воспоминаний», «Меня зовут красный»), Йена Макьюэна («Амстердам», «Искупление») и Джозефа М. Кутзее («В ожидании варваров»).

3. Пока пишу, пожалуй, не представляю. И уж тем более не приспосабливаюсь. Новый роман – это всегда риск, который надо брать на себя. Потом, на встречах и презентациях, мне очень интересно услышать читательское мнение. Порой оно бывает неожиданным, заставляющим меня увидеть собственную книгу совсем в другом ракурсе

4. Кому-то, вероятно, нужны. Мне, скорее, нет. Если не считать того круга людей, с которым интересно обсуждать книги – не только мои, но и других авторов.
 

Всеволод Бенигсен:
 

1. Я киновед по образованию, и кино меня всегда привлекало больше литературы. А навигация…ну, есть литпремии – можно идти по спискам (у кого много времени – по лонг-листам, у кого меньше – по шорт-листам, у кого совсем мало – по победителям). Это всё-таки какой-никакой успех, а значит, надо знать и иметь свое мнение (потому что дискуссия, скорее, будет о новом романе Прилепина или Быкова, чем о романе малоизвестного автора). Но тут должны работать критики (желательно, чтоб и издательства, но они не будут) – они обязаны копать, искать новые имена, представлять их широкой публике.

2. Это вообще мимо меня. Увы и ах. В этом смысле кино, конечно, предпочтительнее. Фильм длится полтора часа, а на один роман можно целый месяц потратить. Как это ни потребительски звучит.

3. Я не кокетничаю, но я не принадлежу к известным в широких кругах писателям. Ей-богу, у меня были какие-то встречи (штуки три), но это просто несколько человек, из которых два-три действительно читали твою книгу (ну, или собираются прочесть). Я обычно на таких встречах травлю байки и рассказываю анекдоты, чтоб не засыпали. И очень сильно удивляюсь, когда меня (как литератора) узнаёт кто-то случайный – вот недавно в кафе узнали – у меня был такой шок, что я даже не знал, что сказать. Для меня это равносильно тому, как если бы в глухой деревне местные жители опознали в лицо сценариста, например. То есть какая-то фантастика.

4. Это какие же? Социальная активность? Я не знаю. Для меня литература – способ выговориться без ограничений. Если я кому-то помог чем-то в чём-то (хотя бы время в отпуске скоротать), ну, хорошо.
 

Алиса Ганеева:
 

1. Самый зарекомендованный способ навигации – шорт-листы основных литературных премий. Что бы там ни говорилось, они за несколькими промахами дают довольно полную ежегодную «выжимку». Еще один путь – следить за новинками хороших серьёзных издательств – «Corpus», «Редакция Елены Шубиной», «Альпина нонфикшн», «Текст» и пр. Ну и, конечно, – цыганская почта. Кто что нашептал. Сама я помимо прочего часто руководствуюсь чисто человеческим фактором – читаю авторов, которые уже успели полюбиться, а иногда – просто знакомых и приятелей. Периодически – неизвестных начинающих прозаиков, шлющих свои рукописи с просьбой поделиться советом–мнением.

2. Урывками. Англоязычных авторов (типа трёх британских столпов Макьюэна, Барнса, Эмиса) стараюсь читать в оригинале, но это скорее случайное выхватывание из потока. Стараюсь просматривать статьи из литературных приложений к New Yorker и Times. Бывает, что попадается что-то переводное иранское, арабское, корейское, африканское, немецкое, французское, пакистанское и пр., но редко и совсем не репрезентабельно.

3. Пока пишу, никого конкретно не представляю. Это только свяжет руки. Но после, когда текст уже написан, читатель выходит на первый план. Всегда стараюсь отвечать на читательские заочные отклики, живьём выходить на новую, «непрофессиональную» публику и т. д.

4. Другие способы высказывания (публицистические статьи, колонки, выступления по радио и ТВ, Интернет-блоги) совершенно не обязательны. Это решается индивидуально. Лично я ими пользуюсь. Во-первых, потребность внутренняя, во-вторых, – запрос настоящего времени.
 

Павел Крусанов:
 

1. Обязательно читаю. Порой мне за это даже платят деньги – когда приглашают поработать в жюри «Нацбеста» или «Дебюта». Но многие книги я готов читать и бесплатно. Во-первых, интерес к тому предмету, которым занимаешься сам, естественен и, пожалуй, даже обязателен. Иначе ты останешься в своем деле безнадёжным любителем, вечным дилетантом в самом неприглядном значении этого слова. Во-вторых, среди современных писателей у меня есть друзья – не читать книги друзей неприлично, иначе с какой стати ты называешь их друзьями? И, в-третьих, поверьте, среди современных писателей встречаются очень талантливые. В этом случае книга просто даёт повод к мощным переживаниям, удивляя, восхищая и раня. В подборе книг для чтения, подпадающего под этот третий случай, я прислушиваюсь к рекомендациям знакомых, вкусу которых доверяю, и приобретаю новинки тех авторов, которые меня порадовали в прошлом. Навигатором могут служить и шорт-листы серьёзных литературных премий, хотя они и не всегда безупречны.

2. Не так пристально, как за тенденциями современной отечественной. И потом, русская литература – целая планета, мало на свете стран, да, пожалуй, и нет вовсе, которые могли бы сравниться с Россией в отношении её литературного богатства. Чем нас тут может удивить Британия или даже изысканная Франция? То есть, может, конечно, но не сильно. Не наповал.

3. Читатель, на которого я ориентируюсь, – мой ближний дружеский круг. Это люди, эстетические вкусы которых я разделяю, они не терпят литературную жвачку, я вижу их лица, и их мнение единственно только и имеет для меня значение. Другого читателя я не представляю и не чувствую необходимости в подобном представлении, поэтому и диалог с этим другим читателем мне малоинтересен. Однако во встречах и презентациях участвовать приходится в силу того, что присутствие на подобных мероприятиях оговорено в договоре с издательством.

4. Писатель – это его книги. Все остальное от лукавого. То есть, безусловно, писатель имеет право при желании печатать в СМИ пламенную публицистику или орать в телевизоре на перебивающего его оппонента, обращаться к френдам с проповедью в блоге или выступать на митингах против криво проложенного Млечного пути, но в этих случаях он выступает не как писатель, а просто как человек, достигший медийного статуса. И совершенно не важно, каким способом он его достиг – спортивным достижением, политической трескотнёй или литературным талантом. На ток-шоу Юдашкин и Веллер равны, поскольку один выступает не как закройщик, а другой не как сочинитель легенд Невского проспекта, – оба они всего лишь медиапригодные персоны, которых ведущий и редактор программы посчитали уместным пригласить в ящик на обсуждение проблемы раздельного обучения сиамских близнецов.
 

Вадим Левенталь:
 

1. Если писатель говорит, что не читает своих современников, он в чем-то врёт. То есть либо он не писатель, либо читает ночью под подушкой с фонариком. Выбирать книги нужно по-разному. Читать все новые книги писателей, которые тебе когда-то понравились. Слушать советы друзей. Читать критиков, которых ты любишь. Следить за критиками, которых ты ненавидишь. Просматривать бестселлеры. Изучать списки премий. Наконец, время от времени брать книги наугад.

2. В некоторой мере, увы, далеко не в полной.

3. Мне нравится представлять своего читателя двуликим Янусом: с одной стороны он – юная красавица, которая обливается слезами над вымыслом, а с другой – иронического вида коллега, который похихикивает вместе со мной, когда обнаруживает в складках текста пасхальные яйца, которые я там наоставлял.

4. Помимо текста, высказыванием художника почти всегда оказывается его судьба.
 

Татьяна Гармаш-Роффе:
 

1. Сложный вопрос. У нас критика до сих пор не устоялась. Почти всё, что доступно читателю в обычной прессе + интернет-версии) – проплачено. Так что, хоть я и заглядываю в рекомендации, скажем, «Афиши», – но разочарований много. Больше доверяю мнениям друзей, как и встарь. Более-менее. И она повсюду становится все более и более коммерческой. Книгоиздание как крупный бизнес – это относительно недавнее явление, но огромные доходы пришлись издателям по вкусу, и они все больше ставят на поток выпечку бестселлеров по определенным алгоритмам, «заточенным» на успех. Это не означает, что бестселлер непременно плохая литература, но сам факт коммерциализации порождает эталон, а эталон создает новый мейнстрим, за пределами которого трудно развиваться авторам некоммерческим.

2. Разумеется. В наше время режиссер, затевая новый фильм и желая при этом заработать приз в Каннах или на Оскаре, заранее подгоняет свое произведения под требования кинофестиваля. Так и автор, мечтающий о Букере, «затачивает» книгу под требования премии. А все потому, что премия и престижна, и прибыльна. Премия сразу выделяет писателя из общей массы. К нему возникает дополнительный читательский интерес + за рубежом (переводы), отчего тиражи растут; его начинают приглашать на престижные мероприятия, от ТВ-передач и кончая курсами каких-нибудь лекций. Все это весьма способствует росту его популярности и доходов. Кроме того, каждое следующее произведение оного автора будет воспринято с большим вниманием и хорошей форой положительного восприятия, – и снова тиражи, передачи, лекции, интервью, престиж... Именно поэтому литература стала «невестой Букера» – как продажная красотка, ищущая себе богатого мужа, способного вывести ее в свет.

3. Читателя представляю идеального – такого, с которым я могла бы вести диалог, будучи уверенной, что он схватывает мысли на лету. Это интеллигентный человек средних лет, который жил и мыслил, любил и страдал. Мой Идеальный Собеседник. Но реальный читатель не таков. Точнее, такой читатель у меня есть, – и это мой самый лучший, самый тонкий ценитель. Но, странным образом, в реальности у моих читателей огромный разброс в возрасте и образовании. Внезапно среди них обнаруживаются подростки, армейские люди, таксисты, парикмахерши... Именно поэтому для меня важен диалог с ними. Ведь «нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Зато читатель может мне об этом рассказать.

4. ДОЛЖНЫ? Нет. Могут быть – да. Далеко не все мысли помещаются в книги, – но их всё равно хочется высказать, всё равно важно озвучить. Сколько статей вышло из-под пера наших великих! Они осмысливали исторические и литературные процессы, – такие мысли в роман/стихи не вставишь, они там лишние. Это публицистика, и она в крови у русского писателя. Как сказал Евтушенко, «поэт в России больше, чем поэт»... Остальное зависит от темперамента автора (между «Не могу молчать!» Толстого и советом Козьмы Пруткова «заткнуть фонтан») – и, возможно, от его тщеславия. И еще, как ни прозаично звучит, наличия свободного времени. Писатель потому и пишет художественную литературу, что для него это главное. Но оно, главное, уже отнимает много времени. А если у писателя к тому же есть семья с детьми, или он вынужден ходить на службу? Короче, другие способы диалога – это выбор, связанный с темпераментом автора, жаждой дополнительного признания (тщеславием) и наличием времени.
 

Мария Галина:
 

1. Ну, я читаю по роду работы и не всегда с удовольствием. То есть, поскольку работаю литературным обозревателем, то деваться некуда. И, честно говоря, очень редко бывает, чтобы я раскрыла книгу и сказала – о, ура, вот оно! А способ навигации… это хорошие ресурсы с читательскими или профессиональными рецензиями, для любителей фантастики – Fantlab для читателя с более широким охватом – LiveLib, питерская Крупа. На самом деле лучше всего работает то же сарафанное радио, только оно теперь переместилось в социальные сети и на форумы. На самом деле, кроме «нравится – не нравится», «твоя книга – не твоя», никаких критериев нет, отношения читателя с книгой очень интимны на самом деле.

2. В основном, читая других обозревателей, которым я доверяю. У меня с современной зарубежной литературой никогда не ладилось, чаще всего она мне попросту скучна, а тут ещё никогда не знаешь, где собственно текст, а где отсебятина переводчика. Надо читать на языке оригинала, а на это нужно, по крайней мере, время; я читаю только на английском, и медленнее, конечно, чем на русском, хотя быстрее, чем многие на русском же. На русском я читаю очень быстро, приучилась за время работы.

3. Нет, я всегда очень смущаюсь, когда оказываюсь лицом к лицу с читателем. Мне нечего ему сказать вне своих книг. Если читатель хочет о чем-то спросить, я, конечно, отвечу, но это будет ответ, скажет так, обычного человека, потому что как пишутся книги, я и сама не очень понимаю. Но когда тебя читают и о чём-то спрашивают, это, конечно, очень приятно.

4. Ну, писатель тоже человек, хотя очень часто не слишком социализированный, аутичный в силу специфики своей профессии, и потому ему легче писать, чем говорить. А какие еще способы диалога? Эпоха вообще понятие очень невнятное, говорить надо не с эпохой, а с людьми, и все мы так или иначе говорим с людьми, иногда с теми, кого уже давно нет или не было никогда. Часто личность, порождённая воображением писателя, существует на тех же правах, что и исторический персонаж. Мы вполне можем вести внутренний диалог, скажем, с Одиссеем. А вообще это зависит от индивидуальности, больше ни от чего. Есть авторы открытые миру: они ездят по свету с лекциями, делают какие-то добрые дела, вообще активны. Я делаю не больше того, что способна в данных обстоятельствах, хотя иногда обстоятельства вынуждают к определённым поступкам и выбору, но литература, писательство тут ни при чём. Другое дело, что к писателям иногда, как к людям публичным, больше прислушиваются. Но далеко не всегда. Мне кажется, что в общественном сознании писатель, поэт воспринимается как фигура сакральная – отсюда все недоумения и недопонимания. Были воспоминания об одном хорошем поэте. К нему пришел молодой, начинающий поговорить о жизни, о миссии, а тот сидит за столом в ЦДЛ и ест котлету. И лопает, и ни о какой миссии говорить не хочет. Как же так, как можно? Но можно, вот в чём штука. Мало того, все разговоры о миссии лично мне подозрительны, в них мне чудится какая-то фальшь. Впрочем, бывает, что писатель и впрямь становится такой сакральной фигурой. Время бросает вызов, и кто-то его принимает. А кто-то нет. Уходит в тень, робеет.
 

Анна Берсенева (Татьяна Сотникова):
 

1. Современников читаю с огромным интересом. Есть авторы, у которых читаю всё, что они издают, потому что они интересны мне во всех их творческих проявлениях. Людмила Улицкая из таких авторов, Александр Терехов, Владимир Сорокин, Наталья Громова, Борис Акунин, есть и другие. Есть авторы, которых узнала по одной книге, а после этого стала читать всё, что они пишут. Таким оказался для меня Андрей Остальский. Его знают больше как публициста, а между тем его романы «Синдром Л», «Жена нелегала», «Боги Багдада» – интереснейшее чтение. Вообще, перечень может быть длинным – повторюсь, я читаю современников много и с интересом. И было бы странно не сказать, что автор, произведения которого я впервые читаю дома в рукописях – Владимир Сотников – представляется мне писателем из тех, чьи тексты останутся как художественное свидетельство времени. Ориентируюсь в литературном мире так же, как в современном мире вообще: стараюсь использовать как можно больше источников информации. Конечно, когда о книге начинают «везде говорить», это привлекает и моё внимание. Но для меня не является показателем её выдающихся достоинств всё-таки. Кстати, хороший способ составить первоначальное впечатление о книге – чтение бесплатного демо-фрагмента на ЛитРесе. После этого решаю, хочу ли купить книгу, и покупаю её обычно в бумажном виде.

2. Не могу сказать, что слежу за тенденциями. Просто доверяюсь вкусу издателей, которых уважаю. Читаю, например, большинство книг, которые издает «Corpus». Доверяю мнению Юлии Раутборт, она редактор зарубежной литературы в «Эксмо».

3. Когда пишу, единственный читатель, которого я себе представляю, это я сама. Мне кажется, любой другой способ взаимоотношений с читателем во время работы над текстом – это заведомый путь к халтуре по принципу «чего изволите». Но когда книга уже вышла, мне, конечно, интересно узнать, кто ее читает и что он, читатель, о ней думает. Поэтому встречи с читателями люблю, они у меня многочисленные и разнообразные по географии, чему я очень рада. Обычно такие встречи бывают в библиотеках, и библиотекари в первую очередь оказываются значимыми для меня читателями. Очень мне интересны мнения читателей, профессионально связанных с литературой. Вот недавно два замечательных литературоведа написали мне свои впечатления о моей новой книге – я им очень благодарна, для меня это много значит. Была бы рада узнать впечатления коллег, но они его, за редким исключением, не высказывают. Ну а общение на Фейсбуке, начатое мною год назад, вообще оказалось счастьем, и не только на литературные темы.

4. Произведение в первую очередь. Но по важным вопросам современности не всегда выскажешься в художественной форме – она еще сложиться ведь должна. А высказываться писатель по таким вопросам – ну, если не должен, то вполне может захотеть. И любые формы высказывания хороши. И позор эпохе, позор стране, которая лишает писателя возможности высказываться так, как он считает необходимым.
 

Илья Бояшов:
 

1. Будучи ответственным секретарем журнала «Аврора», я вынужден постоянно читать современников, что неудивительно: ведь мы их печатаем. Выбирать что-то для чтения не приходится: поступающие в редакцию рукописи – это целый поток разнообразнейшей литературы, с которым с трудом приходится справляться. И этим процессом приходится заниматься с утра до вечера. Конечно же, в данных условиях ни о какой «навигации» здесь не может идти и речи...

2. К сожалению, нет... Но не сомневаюсь, что западная современная литература дает замечательные образцы творчества. Как, впрочем, и отечественная...

3. К сожалению, писатель – не актёр. Актёр видит зрителя и реагирует на зрительскую реакцию. Писатель работает вслепую. Поэтому читателя, для которого пишу, увы, совершенно себе не представляю. А так как я ещё и не веду никаких блогов, то ситуация ещё более видится мне запутанной...

4. Совершенно верно, что для писателя высказывание – это именно его произведение. И ничто другое...

Будучи рецензентом, довольно резко критиковавшим новые книги, писательница Вирджиния Вульф, отвечая на вопрос «зачем читать современные книги», ответила, что один из источников удовольствия в чтении книг современных авторов заключается в том, что они заставляют упражняться в наших суждениях. О книгах современных авторов ещё нет общепринятого мнения, поэтому есть возможность самому решить, хороша эта книга или нет. Когда вы начинаете размышлять об этом, перед вами сразу же возникает интригующая семантическая головоломка: если вы получили удовольствие от прочитанной книги, значит, по всей видимости, она хорошая, по крайней мере, что касается лично вас. Это то, что вы сами должны «решить».
 

Ответы писателей продемонстрировали следующее: наши современники, надеясь, безусловно, на встречу своего текста с читателем, сами читают современную литературу эпизодически (если это не связано с профессиональными интересами), а, следовательно, не чувствуют того литературного контекста, в котором существуют (возможно, отсюда такое количество повторяющихся тем и сюжетов), не следят за тенденциями современной зарубежной литературы (поэтому разговоры о литературной глобализации преждевременны), не всегда представляют себе своего адресата–читателя. Возможно, именно в этом кроется причина сложного отношения читателя к современному тексту. Часы Большого литературного времени или отстают, или стоят на месте. А. Генис в своей замечательной книге «Уроки чтения» писал: «Чтобы не бояться чужой литературы, автор должен изобрести свой, ничего не объясняющий, но всегда бьющий в точку способ чтения» (выделено мной – М.Ч.) [3]. Остаётся надеяться, что этот способ чтения будет изобретён.
 

1. Чупринин С. Нулевые годы: ориентация на местности // Знамя, – 2003, № 1, с. 112.

2. Померанц Г. О том, как русская литература замещала церковь // Российская газета, 2005, № 3865 (5 сентября), с.  4.

3. Генис А. Уроки чтения: Камасутра книжника. Детальная инструкция по извлечению наслаждения из книг. – М. АСТ, 2013, с. 198.