Library.Ru {3.2} Отражения

главная библиотекам читателям мир библиотек infolook виртуальная справка читальный зал
новости библиоnet форум конкурсы биржа труда регистрация поиск по порталу


Мир библиотек Отражения Мнения

Д.К. Равинский
Ловушка для интеллигента:
замечания по поводу образа библиотечного работника в советской литературе


* На советском материале эта тема рассмотрена в работе В.Д. Стельмах и М.Д. Афанасьева.

     Проблематика, связанная с отражением библиотечной профессии в массовом сознании, достаточно давно находится в поле зрения специалистов, причем эти вопросы все более выдвигаются на «передовую линию».* Все яснее становится тот факт, что отношение к библиотекам определяется не столько реальными показателями их работы, сколько представлениями о библиотеке и библиотекарях, сформировавшимися в обществе. Выявление таких представлений, бесспорно, – одна из основных задач библиотечной социологии. Однако именно эта сторона с трудом исследуется при помощи традиционных социологических методов. Опыт показывает, что социологические опросы позволяют респондентам оценить работу конкретных библиотек или определить место, отводимое читателем библиотекарю в процессе выбора книг, узнать мнение читателей об «идеальном библиотекаре» и т. д., но вот установить «имидж» библиотечной профессии, сложившийся в сознании читателей, таким путем не удается.

* Первоущина Л.
Образ библиотекаря в художественной литературе:
Обзор произведений 1955–1965 гг. // Библиотекарь, 1966. №9. С.42-46.

** Душа дела: Писатели о библиотечном труде. М., 1987. 319 с.

     Другая общепринятая социологическая методика – контент-анализ публицистики в данном случае не может стать главным инструментом исследования, поскольку библиотечная профессия редко упоминается вне рамок отраслевой печати, а из имеющихся упоминаний львиную долю составляют комплиментарные высказывания о «скромных, самоотверженных тружениках», не несущие глубокой содержательной нагрузки. В силу этого наиболее плодотворным для выявления общественного образа библиотечной профессии нам представляется анализ произведений художественной литературы. Подобный подход отнюдь не нов и может показаться традиционным для советского библиотековедения. Однако в существующих обзорах такого рода* и в специальном сборнике «Душа дела»** выдвигалась – вполне осознанно – апологетическая цель, определившая и отбор произведений. Наши цели – принципиально иные.
     Методика изучения образа библиотекаря в художественной литературе, предложенная в проекте ИФЛА, предполагает прежде всего контент-анализ литературных текстов (роль библиотекарей в развитии сюжета, одежда, привычки, манера держаться и т. д.). Однако изучение советских источников привело нас к выводу, что контент-аналитические методы не будут «работать», ввиду принципиальной специфичности раскрытия темы в литературе. Прежде всего бросается в глаза высокий уровень авторов, уделивших внимание фигуре библиотекаря. Среди них: А. Солженицын, И. Эренбург, В. Шукшин, А. Кузнецов, Ю. Казаков, A. Boлодин, И. Грекова, М. Рощин, А. Галин. (Подчеркнем, что многие из перечисленных – писатели, определившие литературно-духовную ситуацию 60–70-х гг.). Помимо этого, во многих произведениях библиотекари – отнюдь не второстепенные, а центральные персонажи или важные персонажи второго плана. В любом случае появление на страницах произведения библиотекаря) редко бывает малозначащим. В отличие от зарубежной традиции, где библиотекарь обычно – «проходной» (нередко комичный) персонаж, в советской литературе высока символическая нагрузка этого персонажа, его знаковость. Представляется, что привлекая скромную фигуру библиотекаря, советские авторы пытались обозначить какие-то существенные социальные «узлы». Выявить эти «узлы» мы здесь и пытаемся.
     Нашу задачу можно сформулировать так: проследить через художественные тексты ту роль, которую образ библиотечного работника играет в советской ментальности. Базой исследования послужили произведения, написанные, за небольшим исключением, в 60–70-е гг., что, на наш взгляд, закономерно.
     Для понимания существа вопроса важно уяснить следующее. До середины 80-х г. в подцензурной печати практически не могло появиться объективного и глубокого анализа реальной социальной ситуации. Поэтому функция свободного осмысления происходящих в обществе процессов переместилась в сферу «изящной словесности». В 60–70-е гг. именно литература взяла на себя роль исследователя социальных явлений, не вписавшихся в рамки официальных представлений о «развитом социализме». Для понимания тех импульсов, которыми сознательно или интуитивно руководствовались писатели, вспомним мысль А. А. Зиновьева о том, что при описании социальной структуры общества необходимо определить социальный персонаж, находящийся на самой нижней ступеньке этой структуры. Представляется, что проза 60-х–70-х г. пыталась найти эту «крайнюю» фигуру – вспомним опустившихся алкоголиков В. Распутина или рассказ А. Кузнецова «Артист миманса».
     Но для Зиновьева на нижней ступени пирамиды оказалась интеллигенция: он определил «крайний» социальный персонаж как «младший научный сотрудник без ученой степени и звания». Униженное положение этой категории в обществе обусловлено жесткой включенностью в административно-учрежденческую среду (где она занимает подчиненное положение) и оторванностью от источников распределения благ, как официальных, так и неофициальных.
     В свете сказанного понятны причины, по которым литераторы столь охотно обращались к фигуре библиотечного работника.

* Солженицын А.И.
Избранная проза. М., 1990. С.624-625.

     Подчеркнем следующее. Проблема «имиджа» тревожит библиотечных работников повсюду в мире. Отсутствие престижности, расхожее представление о библиотекарях как о глубоко интровертных, «не от мира сего» личностях, – с этим приходится бороться профессиональным объединениям библиотекарей в разных странах. Однако в советском мире эти обычные мотивы получают «чисто советский» оттенок. Так, например, во всем мире широко распространено представление о библиотечной профессии как о прибежище скрывающихся от жизни людей, – образ «библиотеки-пещеры» часто возникает на страницах произведений. Но в советской литературе эта тема приобрела совершенно особое звучание.
     Поразительно яркий пример – в романе А. Солженицына «Раковый корпус». Как известно, одним из важных персонажей здесь является некто Шулубин – человек, избежавший лагерей, но «на воле» прошедший свой крестный путь. В молодости боевой командир, затем – преподаватель философии, «красный профессор», Шулубин постепенно «съеживался», позволяя загнать себя в униженную социальную позицию. К моменту действия романа Шулубин – библиотекарь. «Я читал лекции по нескольким специальностям– это все в Москве. Но начали падать дубы. В сельхозакадемии пал Муралов. Профессоров заметали десятками. Надо было признать ошибки? Я их признал! Надо было отречься? Я отрекся! Какой-то процент ведь уцелел же? Так вот я попал в этот процент. Я ушел в чистую биологию – нашел себе тихую гавань! Но началась чистка и там, да какая! Надо было оставить лекции? – Хорошо, я их оставил. Я ушел ассистировать, я согласен быть маленьким /.../ Нет, еще и ассистенство уступите! – Хорошо, я не спорю, я буду методист. Нет, жертва неугодна, снимают и с методиста– хорошо, я согласен, я буду библиотекарь, библиотекарь в далеком Коканде! Сколько я отступил! – но все-таки я жив, но дети мои кончили институты. А библиотекарям спускают тайные списки: уничтожить все книги по лженауке генетике! Уничтожить все книги персонально таких-то! Да привыкать ли нам?»*

 

     Библиотечная профессия оказалась той нижней ступенькой социальной лестницы, которую было позволено занимать неблагонадежному, той «пещерой», где он мог спрятаться от жизни, но совсем не в том смысле, как его западный коллега. Примечательно, что «падение» происходило в рамках системы «интеллигентных профессий» – переход на должность, скажем, чернорабочего или сторожа подразумевал бы определенные символические акции – увольнение, публичное осуждение коллектива и т. д. Изгнание же в библиотекари было «мягким выдавливанием» в рамках системы. Для нашей проблемы принципиально важен тезис об особом положении библиотечной профессии как низшей в ряду «интеллигентных профессий». В работе библиотекаря, как ни в какой другой, могут сочетаться разные виды деятельности: творчески-исследовательская, творчески-педагогическая, уныло-канцелярская, изматывающе-рутинная. Само сочетание в библиотечной работе этих противоречивых «ипостасей» (и возможность превалирования одной из них) придает фигуре библиотекаря глубину и драматизм. В этом отличие от, скажем, фигур корректора или машинистки, где деятельность все-таки однопланова (и социальный драматизм порождается другими причинами). Присутствие в библиотечной работе рутинных черт давало, с одной стороны, некоторую почву для самосохранения в условиях чистки, а с другой – создавало мрачный колорит «интеллигентного Акакия Акакиевича». Поэтому в литературе послесталинского времени постоянно возникает образ библиотечной профессии как жизненной ловушки для интеллигенции (социальной предпосылкой тут явилась ситуация структурной безработицы среди гуманитариев, характерная для советского общества 50–80-х гг.). Наиболее четко этот мотив воплотился в произведениях Г. Горышина и А. Кузнецова.
     В рассказе Горышина «На реке» фигурирует некий Гриша, чья история рассказывается так. Со школьных лет Гриша «заболел Испанией»: Кармен, Лорка, экзотически звучащие имена и названия, – и поступил на испанское отделение филфака ЛГУ. К моменту окончания стало понятно, что в Испании Франко, и специалисты по испанскому языку и литературе нигде не требуются. Распределение было тяжелым: «мальчики пошли работать в школу, девочки в лучшем случае вышли замуж, а в худшем – устроились воспитательницами в детские сады». Гриша с большим трудом устроился в Публичную библиотеку, заведовать испанским фондом. Говоря о работе, автор мимоходом бросает, что Гриша «все время заполнял карточки», а главное – его постоянно спрашивали: «Что с тобой случилось?», «Почему ты такой скучный?», «Чем вы недовольны, маэстро?»– и никто в Публичной библиотеке не знал, какой я молодой и веселый парень».
     Пожалуй, в этом примере с наибольшей резкостью очерчен образ библиотеки-монстра, высасывающего жизненные соки. (Нет надобности долго говорить о тенденциозности такого изображениям понятно, что «заведующий испанским фондом» Публичной библиотеки не только «пишет карточки»). Существенно, что здесь не просто привычный взгляд на библиотеку как прибежище чудаков (см. например «Публичная библиотека» И. Бабеля), а исключительно важный для отечественной традиции образ канцелярии «присутствия».
     Другой пример из этого же ряда – повесть А. Кузнецова «Огонь», главный женский персонаж которой – сотрудник технической библиотеки большого завода. В отличие от стереотипного образа «библиотекарши», героиня – тридцатилетняя элегантная красавица, правда, по грустному признанию, красота обходится ей все дороже. Отличница, любимица и гордость школы, окончив филфак педагогического, после двух лет учительской каторги, оказалась в заводской библиотеке – брат бывшего мужа устроил. Мотив ловушки получает дополнительное звучание – огромный завод подчинил себе небольшой городок, поэтому «устроиться» в техническую библиотеку труднее и желаннее, чем работать в обычной городской. Любопытно, что во время серьезного разговора с героем библиотекарь автоматически проставляет штампы на семнадцатой странице новых книг – работа не приносит радости, становится «отбыванием». Подчеркнута и унизительная торопливость, с которой библиотекарша бросается выполнять читательские требования. Мотив убежища-ловушки в связи с библиотечной профессией подчеркивается «несогласованностью» биографии и профессии.
     Характерна, что работа в библиотеке в литературе почти ни когда не является результатом юношеского выбора, т. е. поступления в соответствующее учебное заведение. Обычно в библиотеку «попадают» вследствие каких-то житейских обстоятельств. Собственно, сами авторы не понимают, для чего следует специально обучаться несколько лет, чтобы работать в библиотеке. С другой стороны, в некоторых произведениях действуют студенты библиотечного института (Ю. Казаков «Над кручей», А. Рекемчук «Тридцать шесть и шесть»), но это скорее особая социальная фигура, чем «будущий библиотекарь». Ничто не связывает этих персонажей с выбранной профессией. Герой Рекемчука, например, собирает материалы о народном песенном творчестве, сотрудничает в местной газете и т. д. – словом, занимается всем, кроме своей профессиональной сферы (даже практику за четвертый курс он почему-то проходит в газете, а не в библиотеке). Так что «библиотечный студент» – это скорее обозначение интеллигентного юношества, чем реальный профессиональный статус.
     Нужно признать что специфика библиотечной работы остается загадкой для авторов (как и для общественного сознания в целом). Легко понять, почему писатели часто изображают библиотекарей во время читательской конференции (встречи с писателем): «Оттепель» И. Эренбурга, «Лето в городе» И. Грековой, но при этом подчеркивается интеллигентность, тактичность, ум, а не какие-то особые профессиональные качества. Даже Г. Семенов, разглядевший многие подробности повседневного труда библиотекаря, не удержался от обидной фразы: «Она получала сто двадцать рублей, но считала это справедливой платой за выполнение своих, в общем-то, несложных обязанностей». Таким образом, встает, на наш взгляд, один из ключевых для понимания темы вопросов: какие достоинства несет в себе библиотечная профессия? В том, что такие достоинства усматриваются, сомневаться не приходится – эмоциональная окраска даже эпизодических образов библиотекарей, как правило, положительна, но даже авторы откровенно апологетической, «отраслевой» литературы прибегают к стереотипам «ударника», «неравнодушного человека» и т. д.
     В общественном сознании утвердился образ «бедного, но честного» библиотекаря – типична реплика одного из персонажей пьесы М. Рощина «Наедине со всеми»: «Что же ты хочешь, чтобы я в библиотеку пошла, на сто шестьдесят рублей?» В то же время этот образ крайне важен для подтверждения морального баланса общества, для доказательства тезиса о том, что «не хлебом единым». С нашей точки зрения, образ библиотечного работника на страницах художественной литературы как нельзя более подходил для репрезентации тех социальных значений, которые связаны в советском сознании с интеллигенцией. Поэтому вопрос о социальных функциях библиотечной профессии переплетается с социальными функциями интеллигенции в советском обществе.
     До 1917 г. общественные представления об интеллигенции в России связывались с критическим отношением к существующему порядку вещей, обостренной совестливостью, заступничеством за «униженных и оскорбленных», но прежде всего – с просветительством. На интеллигенцию возлагалась миссия учительства, «борьба с тьмой». Наряду с такими социальными фигурами, как сельская учительница, земский врач, статистик, в этот ряд просветителей закономерно входил и библиотекарь – распространитель знания через печатное слово. Однако этот круг представлений был решительно повержен в 20-е гг. Борьба с «буржуазным библиотековедением», «либеральным культуртрегерством» вытеснили из литературы образ «просветителя за библиотечной кафедрой» (вытеснили в мемуары о дореволюционном детстве). Просветительская функция была заменена пропагандистской. Но художественная литература практически не сумела «воспеть» эту роль библиотекаря. Общий рост образования привел к утрате работником взрослой библиотеки ореола просветителя. На первый план выдвинулись другие социальные функции.
     Прежде всего это функция хранителя, заменившая просветительскую как положительное профессиональное качество. Выдающуюся роль в этом плане сыграл И. Эренбург, выведя в романе «День второй» библиотекаря Анну Петровну. Она наделена всеми чертами, свойственными стереотипу «библиотекаря не от мира сего»: одинока, немолода, некрасива и вообще плохо вписывается в окружающую социальную действительность, чувствует себя лишней и ненужной. Но Анна Петровна фанатично, храбро, иногда с опасностью для жизни, борется за сохранность библиотечных книг в насыщенное перипетиями время. Как известно, в романе эта борьба вознаграждается – в библиотеку, наконец, приходит новый читатель – девушка из народа, искренне стремящаяся к знанию, книгам. Таким образом, миссия библиотекаря-хранителя оказывается исторически оправданной. Библиотекари нашей страны должны быть признательны Эренбургу за создание в начале 30-х гг. имиджа чудаковатого, но в сущности безвредного, а в чем-то даже полезного работника. Вероятно, многим это позволило сохранить жизнь и свободу. В дальнейшем тема «хранителя» реализуется напрямую – у того же Шукшина, но чаще – через придание библиотекарям набора черт (интеллигентность, старомодная вежливость, моральный ригоризм), которые воспринимаются читателем как отсвет культурной и бытовой традиции досоветского прошлого.
     В свете сказанного распространенный повсеместно мотив: «Только стоит мне сказать, что я библиотекарь, на меня начинают смотреть, как на последний цветочек лета» приобретал в советском сознании новое звучание, фиксируясь как достоинство. Несоответствие этому образу (скажем, молодая, энергичная библиотекарша, так часто предстающая на страницах профессиональной печати) рождает сопротивление, наверное, поэтому энергичные библиотекари так редко встречаются в художественных произведениях.
     Вторую функцию, которая в общественном сознании неявно отводится библиотекарям, можно условно назвать психотерапевтической. Ликвидация церковных институтов психологической поддержки, отсутствие до последнего времени профессиональной психотерапевтической службы привели к тому, что эти функции отчасти взяли на себя интеллигентные профессиональные группы: учителя, врачи и др. Библиотекари занимают в этом ряду видное место, так как обладают, по существу, уникальными возможностями для психологического контакта. Помощь в выборе книг – многозначный вид деятельности, заключающий в себе несколько слоев общения – от формально-технического до глубоко личностного душевного контакта. Скрытый драматизм многих литературных сцен, происходящих в библиотеке, обусловлен именно нереализованными возможностями душевного контакта. Тема «несостоявшейся встречи» индивидуальностей постоянно возникает на фоне библиотечной тематики. («Уличные фонари», отчасти «Серебряное слово», где в финале встреча все-таки происходит). Пожалуй, в этом следует искать одно из объяснений прочности мотива неустроенной личной жизни «библиотечных» героинь – не просто подчеркивание социальной незащищенности, но и развертывание темы одиночества поиска контакта.
     Особого упоминания заслуживает пьеса А. Володина «Идеалистка», где обе функции образа – хранительница духовных ценностей и психотерапевт – обрисованы очень четко.
     Наконец, третья функция, которую общество отводило интеллигенции – и, как следствие, библиотекарям – функция сопротивления и самопожертвования. Библиотека оказывалась той низшей социальной ступенькой, где возникало сопротивление режиму. Эта сторона дела нашла свое воплощение в пьесе А. Галина «Библиотекарь». Вынеся профессию героя в заглавие, драматург, очевидно, подчеркнул ее «знаковость».
     Действие пьесы происходит в библиотеке психоневрологического диспансера, затерянного где-то в российской глубинке. Судя по всему, библиотекой никто не пользуется. В ней, однако, целых три сотрудника, так или иначе загнанные в эту ловушку. Герой сослан в библиотеку по указке КГБ за издание какого-то невинного самиздатского журнала. Скоро его должны «реабилитировать» – и он сможет покинуть библиотеку. Но в последний момент «библиотекарь» вступается за несправедливо преследуемого юношу и, как можно понять, его ждут новые напасти. Весьма знаменательно, что именно в библиотеке автор нашел «праведника», способного на самопожертвование.

Перечень упоминаемых произведений:

Александр Володин. Идеалистка. // В кн.: Володин А. Для театра и кино. М., 1967. С.140–148.
Галин А. Библиотекарь. // Современ. драматургия, 1989. № 3. С.27–52.
Горышин Г. Тридцать лет. Л., 1961. / Рассказы «Саранка» и «Ударение на первом слоге».
Грекова И. Летом в городе. // В кн.: Грекова И. Под фонарем. М., 1966. С.131–157.
Казаков Ю. Дом под кручей. // В кн.: Казаков Ю. А. Голубое и зеленое. М., 1963.
Кузнецов А. Огонь. // Юность. 1969. №№ 3, 4.
Рекемчук А. Тридцать шесть и шесть: Роман. М., 1984. 335 с.
Семенов Г. Уличные фонари. М., 1978. 304 с.
Шукшин В. Психопат. // В кн.: Шукшин В. Рассказы. М., 1984. С.456–467.

Вверх


главная библиотекам читателям мир библиотек infolook виртуальная справка читальный зал
новости библиоnet форум конкурсы биржа труда регистрация поиск по порталу


О портале | Карта портала | Почта: [email protected]

При полном или частичном использовании материалов
активная ссылка на портал LIBRARY.RU обязательна

 
Яндекс.Метрика
© АНО «Институт информационных инициатив»
© Российская государственная библиотека для молодежи