История США: метки для первого знакомства

Истоки
 

Как известно, Америку в 15 веке никто не знал, не ждал, не хотел. Колумб до конца своих дней был уверен, что открыл Индию, а континент получил имя Америго Веспуччи (1454–1512), который тоже, конечно, был при Колумбе, но так роскошно увековечился, прежде всего, волей тогдашних немецких картографов и благодаря покровительству герцога Рене II Лотарингского (1461–1508).

И даже в середине 18 века, окончательно подтибрив Новую Англию у голландцев и французов, старая, но всегда не очень-то добрая Англия гораздо больше ценила свои владения на Ямайке, в этой мировой «сахарнице» тогда…

Кому могла придти в голову мысль о великом будущем здешних мест?

Почва Новой Англии была не слишком плодоносной, климат не очень здоровым, местное население вполне враждебным, но эти земли обладали ценнейшим сокровищем – они были свободными. Здесь можно было не просто заработать на жизнь, здесь можно было творить жизнь по своим представлениям. И масса не только деклассированных бродяг, но и людей глубоко положительных, убежденных, религиозных и социальных мечтателей хлынула сюда строить свой рай на Земле.

Социальные эксперименты ставили широко и разнообразно, законодательная чересполосица (и разный «дух») близлежащих самых старых штатов Америки – живая память о них.

Мэриленд английский король подарил одному из своих любимцев, но идея того экспортировать в Новый Свет старый феодализм, создать огромное майоратное имение, провалилась. Не удалось в тогда единой Каролине создать некую усовершенствованную государственную модель современной Англии, хотя в эксперименте принимал участие великий философ Джон Локк (1632–1704).

Квакеры во главе с Уильямом Пенном (1644–1718) тоже пытались вырастить справедливое общество, даже компенсации индейцам за земли на первых порах платили. Но возникший квакерскими усилиями штат Пенсильвания царством справедливости на Земле не стал.

И даже Джорджия, эта резервация для морального исправления несостоятельных должников, не выполнила так простодушно возложенной на нее миссии.

Жизнь корректировала любые прожекты, и надо думать, в лучшую, более здравую сторону. Во всяком случае, с каждым поколением белое население этих мест удваивалось, а средний уровень жизни был гораздо выше, чем в метрополии (в Англии средний класс составлял тогда треть, в будущих Штатах – три четверти населения).

Конфликт между метрополией и разжиревшей не по чину колонией был неизбежен, тем более, что Лондон хотел заставить местное население оплачивать свои военные авантюры в Европе. (В начале 60-х гг. 18 в. только проценты по долгам английского правительства составляли половину годового бюджета Британии).

Вспыхнувшая в 1773 году война за независимость Штатов была в то же время и социальной революцией, опровергнув положение Ленина о нищете масс как неизбежной предпосылке всякой революции. Нет, тогда восстали сытые и уверенные в себе!

Противоборство с метрополией со всеми неизбежными признаками партизанской войны продолжалось без малого 10 лет и завершилось Парижским мирным договором 1783 года. Соединенные Штаты Америки обрели, наконец, независимость.
 

Демократия – это защита прав меньшиства
 

Несколько месяцев «отцы нации» вырабатывали конституцию нового государства. Господствовала, казалось, очевидная идея создания максимально слабого центрального правительства, которое не смело бы вмешиваться в дела штатов. Ибо, считалось, демократия и республиканская форма правления возможны лишь на небольших сравнительно территориях: этому учил опыт еще греков и римлян. А за демократию общество держалось крепко, ведь оно и было-то самым демократическим по тем временам (от половины до 75% мужского взрослого населения (белого) – избиратели, в то время, как в Англии тогда – лишь 25%).

Или, как сказал автор «Декларации независимости» и будущий 3-й президент Штатов Томас Джефферсон (1743–1826): «Моя страна – Виргиния, сэр!»

Но против такого засилья «середняка» выступил уже влиятельный тогда «крупняк», справедливо рассудив, что при совсем слабом правительстве и демократии шире некуда ему сильно не поздоровится. Эта партия – партия федералистов во главе с Александром Гамильтоном (1755/57–1804) – выступила изощренно хитро, наводнив читающую публику брошюрами, где доказывала, что власть государства просто необходима. Играли даже на религиозных чувствах: «Если бы люди были ангелами, – читаем мы в 51 выпуске «Федералиста», – то никакого правительства им бы вообще не понадобилось. С другой стороны, если бы людьми правили ангелы, то такое правительство не нуждалось бы в контроле, ни внешнем, ни внутреннем» (с. 117; все цитаты по: Макинерни Д. США. История страны. – М.: Эксом; Спб: Мидгард, 2011. – 736 с., ил. – «Биографии Великих Стран).

Люди же по духу порочны, к добродетели их надобно принуждать, а за проступки наказывать, – для чего и нужно правительство.

Побольше пессимизма (насчет природы человеческой) – и народ к вам потянется! Люди поверят вам.

И поверили! Американская конституция стала компромиссом между «широкими массами» и «элитой», которая именно тогда упорно внушала согражданам: демократия – это соблюдение прав меньшинства (то есть ее любимой, естественно)!

Вот они, истоки нынешней тотальной системы политкорректности… И истоки мутной, на взгляд современного европейца, штатовской избирательной системы, где вроде б и всеобщее избирательное право имеется, и выборщики вовсю шустрят.

Впрочем, в Англии до сих пор королева – и то ведь не плачут.

Справедливости ради признаем: некий резон в хитромудрой этой системе есть, ибо она мешает маховику выборов чохом смести всю предыдущую администрацию.

Преемственность в отстаивании прав «меньшинства» жестко соблюдается, таким образом.
 

Первые шаги – ну, в общем, уверенные
 

Нет, американские революционеры, в отличие от советских и многих других, после победы не переругались и друг друга не перерезали. Относительная социальная однородность нового государства плюс навыки гражданского общества, экспортированные из старушки Англии, уберегли северных американцев от «вождизма» и диктатуры олигархата, что, увы, не случилось несколько десятилетий спустя в Южной Америке.

Правительство первого президента Джорджа Вашингтона (1732–1799) соблюло разумный компромисс между обеими партиями. Госсекретарь Томас Джефферсон возглавлял партию, выражавшую интересы средних и мелких фермеров и видевшую будущее страны как державы, прежде всего, сельскохозяйственной. Идеалом их были максимально свободные от контроля центрального правительства штаты и развитое местное самоуправление.

Глава другой партии Александр Гамильтон стал министром финансов, и по праву. Он считал, что сильное центральное правительство должно поощрять развитие мануфактур, международной торговли и финансовой системы. По образцу Банка Англии он основал Банк Америки. К Гамильтону благоволил и старик Вашингтон, его давний друг (если не сказать нежнее…).

Борьба между обеими партиями была, впрочем, нешуточной. За злые нападки Гамильтона тогдашний вице-президент Аарон Бёрр (1756–1836) вызвал его на дуэль и убил.

Однако ставший в 1801 г. 3-м президентом Штатов Джефферсон (он просидел в этой должности до 1809 года) в целом удачно использовал идеи Гамильтона – не забывая, впрочем, и о выгодах своих возлюбленных фермеров. С ним мы еще встретимся в главе о рабстве, а пока скажем, что ему удалось почти в два раза увеличить территорию Штатов, купив в 1803 году у Наполеона Луизиану. (И кстати, к вопросу о ценах. Луизиану купили за 15 млн. долларов, а через полвека американцы предложили испанцам за Кубу аж 130 млн.!)

Вообще и тогда американцы домоседами не были. В самом начале 19 века их экспедиционный корпус призвал к порядку зарвавшихся властителей Алжира, Туниса и Триполитании (Ливии), которые взимали непомерную дань с американских торговых судов. Тогда это выглядело, наверно, как если бы сейчас в Кронштадте высадился десант с Мадагаскара…

Кстати, в декабре 1823 года президент Джеймс Монро (1758–1831) провозгласил свою доктрину, на которую никто вниманья не обратил, а зря. Она объявляла все западное полушарие сферой интересов США с правом их вмешиваться в дела новых независимых государств. Конечно, тогда над этим можно было лишь посмеяться: в середине 19 века только армия Парагвая в 6 (шесть!) раз превосходила армию США. Но в отличие от соседей латиносов Штаты крепли и заставили уважать себя.

(ЦИТАТА ДНЯ: «Доктрина Монро должна быть сломана. Мы застряли с ней почти на 200 лет. Джефферсон (президент США в 1801–1809 годах) говорил, что Америка должна одну за другой поглотить республики юга. Страна, в которой вы родились, была основана на империалистском подходе» (Уго Чавес, ноябрь 2008 года).

И еще о войне. Между прочим, «гроза 12 года» прогремела и над Капитолием. 18 июня 1812 года (за 6 дней до вторжения Наполеона в Россию) Штаты вступили в войну с Англией. Им сразу пришлось расплатиться за нежелание Джефферсоновой партии иметь сильные армию и правительство: британцы захватили Вашингтон и сожгли Белый дом вместе с Капитолием. Война продолжалась с переменным успехом аж до 1814 года, завершившись, по сути, для обеих сторон ничем.

Ну, разве что янки заново отстроили Капитолий и Белый дом. И поспешили! Потому что толпа собственных граждан, на радостях, что избран сверхпопулярный «народный кандидат» Эндрю Джексон, в 1829 году ворвалась в Белый дом и сильно попортила обстановку. Выманить ликовавших на свежий воздух удалось лишь огромной бочкой со спиртным.

Это к вопросу об «их нравах».

А кстати, про Эндрю Джексона…
 

«Нация наций» –
 

так назвал американцев щедрый на пафос Уолт Уитмен (1819–1892).

Увы, «плавильный котел» наций, рас и культур, которым предлагают видеть Америку ее патриоты, находился (во всяком случае, тогда), скорее, в аду… И Эндрю Джексон, «великий Эндрю», «Эндрю-король», был одним из главных чертей в этом рукотворном инферно.

КРАТКАЯ БИОГРАФИЯ «ДЬЯВОЛА». Эндрю Джексон (1767–1845) был этническим ирландцем. (Это миф, что англосаксы – основа американской нации. Уже к середине 19 века более половины жителей Нью-Йорка и Бостона составляли ирландцы. Прибавьте сюда массу немцев – и коренной янки сможет нам из английского показать только язык). Он родился в бедной семье (богатых ирландцев тогда в Штатах и не было), рано лишился отца и пробивался в жизни своими силами. Фермер Джексон стал героем 1812 года (войны той самой, нами не знаемой, помните?..), что и послужило трамплином для карьеры политика. После войны он губернатор нового штата Флорида и явный фаворит на президентских выборах 1824 года. Впрочем, тогда путем махинаций у него, вполне уже победившего, победу вырвали. Но затем правящая элита одумалась, сделав ставку на этого энергичного простолюдина. Под него-то и была создана партия, известная нам теперь как демократическая, а сверхшумная избирательная кампания и победа его на выборах 1828 года были преподнесены как торжество родной для всякого белого демократии.

Да, «только для белых», потому что едва ли не краеугольным камнем программы Джексона было выселение индейцев с плодородных земель.

О, силу земли экс-фермер Джексон прекрасно знал и вовсе не считал, что белые должны ждать, пока индейцы сами собой сольются с ними (или, лучше того, перемрут с божьей помощью). Он был убежденный либертианец и расовый дарвинист: «Одна раса исчезает, дабы освободить жизненное пространство для другой», – убеждал Джексон не в меру совестливых сограждан. А «истинная благотворительность примиряет разум с подобными превратностями судьбы» (с. 173–174).

И «дьявол» подписывает закон о выселении пяти индейских племен с плодородных земель (взамен 100 млн. акров богатых угодий они должны были получить 32 млн. акров гораздо худшей земли).

Против беззаконных действий в отношении индейцев восстал аж Верховный суд, но «народный» президент был непоколебим: «Джон Маршалл (верховный судья – В. Б.) принял свое решение, пусть теперь попробует провести его в жизнь» (с. 174). Эти слова Джексона стали поговоркой в политических кулуарах Вашингтона (наш приблизительный и еще более циничный аналог: «Закон – что дышло…»). Индейцы были переселены насильственно, при этом четверть их погибла в пути.

(К этому времени относится борьба с семинолами и прочие сюжеты романов из жизни Дикого Запада).

Об отношении Джексона к «черномазым» тем более не следует говорить, недаром его худая физиономия украсила банкноты южан во время гражданской войны…

Впрочем, для белых сограждан Джексон сделал и впрямь немало. Новые земли стоили в десять раз меньше земли в старых штатах, и были в два раза плодороднее. Ферму покупали за 100 долларов! Масса переселенцев видела в Джексоне своего благодетеля. К тому же жизнь фермера была полегче существования промышленного рабочего (первый в среднем трудился в год 2 тыс. часов, второй – 3 тыс.)

Примечательно, что сам Джексон считал себя демократом в самом широком смысле слова. Так, он наехал на толстосумов, что засели в Банке Америки. Банк Англии, весьма заинтересованный в «деле», поддержал их, и в Штатах разразился вполне рукотворный финансовый кризис.

(Как это похоже на наши дни! И как много подливает это воды на мельницу тех, кто так безответственно мелет про «мировую закулису»!..)
 

Тучи сгущаются…
 

Еще наш Пушкин отмечал странные противоречия в жизни Соединенных Штатов: промышленный прогресс, довольство граждан – и нестерпимое отношение к коренным жителям, рабство «черных», диктат самодовольной посредственности, лицемерие, которое все эти противоречия пытается хоть как-то склеить (см. его крайне любопытную статью «Джон Теннер»).

Америка середины 19 века, казалось, решила опровергнуть прекраснодушные идеи просветителей о том, что технический прогресс – естественный друг свободы. Элай Уитни изобрел машинку для очистки коротковолокнистого хлопка, что повысило производительность труда в 50 раз и сделало рабский труд на плантациях сверхрентабельным. Плантатор получал 10-процентную прибыль – об этом и мечтать не мог промышленник с Севера. В общем экспорте страны хлопок составлял в 1860 году 60 процентов, он был почти тем же тогда для американцев, что нефть для путинской России.

Парадокс состоял, однако же, в том, что 75% национального богатства уже создавал промышленный Север. Правда, пока промышленность обслуживала, главным образом, внутренние нужды растущей страны.

До поры до времени все противоречия удавалось гасить за счет присоединения новых земель. (Так, в ходе войны с Мексикой 1846–48 гг. ее территория была ополовинена, зато новыми штатами стали (загибайте пальцы!): Юта, Техас, Калифорния, Аризона, Невада, Нью-Мексико, Колорадо, Вайоминг). За 20 лет до того у испанцев перехватили Флориду, в 1836 году у мексиканцев прибрали Техас... (Об этом существует аж два фильма с одним и тем же названием «Форт Аламо», снятые соответственно в 1960 и 2004 гг.).

Но присоединение новых земель лишь обостряло вопрос о рабстве. В теории полагали: там, где рабства до того не было, его и не должно быть. (Ибо тогда количество рабовладельческих штатов увеличится, и плантаторы в конгрессе начнут диктовать свою волю Северу). Но с другой стороны, не только скромные фермеры, но и богатые плантаторы тянули руки к новым землям! А там, где плантаторы, – там и рабы…

Лидер левого крыла аболиционистов (движения за отмену рабства негров) Джон Браун (1800 – 1859) организовал разгром рабовладельческих имений в Канзасе (так называемый «кровавый Канзас»). Затем он решил поднять восстание, пытался захватить арсенал в Западной Виргинии, но был схвачен и повешен.

Конечно, рабство имело не только такое лицо, каким его изобразила миссис Г.Э. Бичер-Стоу (1811–1896) в «Хижине дяди Тома» (1851–52 гг.). Подчас хозяев и их рабов связывали вполне патриархальные узы, тем более, что импорт рабов из Африки иссяк уже к 30-м гг., и ряды работников должны были самовоспроизводиться.

Классическая иллюстрация этой «идиллии» – история Томаса Джефферсона. Он рано потерял жену и сошелся с ее служанкой-мулаткой (а по отцу и родной сестрой!) Салли Хеммингс (ок. 1773–1835), которая родила ему восьмерых светлокожих детей (семеро из них выдавали себя потом за белых). Находясь в Париже, она могла явиться в полицию и получить автоматом вольную, но не сделала этого, оставшись рабыней любимого человека до конца своих дней. (О ней снят фильм «Джефферсон в Париже», 1995 г.).

Интересно, что получив свободу, да еще и на волне жесточайшей гражданской войны, вчерашние невольники не мстили своим бывшим хозяевам.

И все же накал страстей становился в обществе нестерпимым. Когда в 1860 г. президентом был избран Авраам Линкольн (1809–1865), лидер основанной в 1854 г. республиканской партии, южане решили отделиться, ссылаясь на суверенитет каждого штата. Причем заметьте: первоначально Линкольн вовсе не выступал за отмену рабства в принципе, он лишь призывал не распространять его на земли «Дикого Запада»! Но южане-то понимали: «не распространять» – значит и самим сгнить в резервации Юга.

Нет, не могли они довериться этому немногословному интроверту и вечному неудачнику, которого и свои-то порой держали за сумасшедшего…

Южная Каролина, а вслед за ней и другие южные штаты объявили о выходе из состава Соединенных Штатов, образовав свою Конфедерацию.

Так начались события, хорошо знакомые нам по роману Маргарет Митчелл (1900–1949) и фильму «Унесенные ветром» (1939), которые доказали всему человечеству, что лучшее средство от бомбежки – дамский кринолин.
 

«Красная кровь гражданской войны» –
 

ну, великому У. Уитмену видней, какого еще цвета кровь бывает, однако же – да, гражданская война между Севером и Югом вовлекла в свой круговорот 3 млн участников, при этом погибло 2% населения США, или 620 тыс. человек…

Иные историки утверждают: для южан это был жест отчаяния, ведь людские и промышленные ресурсы Севера и Юга не сопоставимы. Между тем, не затянись война на долгих четыре года, южане могли бы и выиграть, ибо офицерский корпус их был лучше обучен, и вообще им-то как раз было что терять!

Войсками Конфедерации командовал опытный генерал Роберт Эдвард Ли (1807–1870) – по американским меркам, истый аристократ и, кстати, по жене родственник Вашингтона. (Кстати, он имел и боевой опыт сражений с команчами и апачами. Это я для любителей Майн Рида).

Во главе войск северян встал безродный Улисс Симпсон Грант (1822–1885), которого, пожалуй, можно назвать «американским Жуковым»: своих он в бою не щадил.

Обе стороны полагали, что сражаются за свободу и демократию. Для южан делом чести (и кошелька) было отстоять право белого человека свободно владеть чернокожими рабами, распространив эту выгодную форму демократии на всю территорию Штатов. Они также верили, что «заграница нам поможет», Франция и Англия посредством интервенции подавят поднявших голову конкурентов с Севера.

Северяне считали, что Соединенные Штаты следует писать строго через «the», то есть числить единым организмом, и видели в южанах сепаратистов.

О свободе рабов даже северяне думали далеко не в первую очередь. Лишь осенью 1862 года Линкольн объявил, всех рабов (но только в мятежных штатах!) свободными.

Масса чернокожих (около 200 тыс.) влилась в войска северян – тем паче, что армейская служба считалась и непрестижной, и невыгодной. 20% их пало за свою будущую свободу.

Суммируя события тех лет, историк скажет: «Демократии понадобилось пройти через такое испытание, как массовые убийства, дабы понять, что она собой представляет» (с. 304).

В начале апреля 1865 года молох войны, наконец, замер, а через неделю погибла ее последняя официальная жертва: от руки белого расиста пал президент Линкольн.

Только в конце 1865 г. (через полгода после убийства Линкольна!) конгресс принял поправку к Конституции, ликвидирующую институт рабства в принципе, но целых пять лет южане (во главе с новым президентом Эндрю Джонсоном (1808 – 1875) тормозили процесс уравнения в правах негров. Дело дошло до того, что экс-портной Джонсон, выучившийся грамоте у жены, – единственный до Билла Клинтона (р. 1946) президент, оказавшийся на волосок от импичмента.

Около тридцати лет понадобилось Югу для восстановления своего прежнего потенциала. С освобождением негров плантаторы потеряли 3–4 млрд. долларов. Атланта, Ричмонд и другие цветущие города Юга лежали в руинах. Правда, и для Севера эта победа стала «праздником со слезами на глазах»: потери северян были на 40% больше!

Павших захоронили на Арлингтонском кладбище под Вашингтоном – на земле, конфискованной у генерала Ли.

Торжество демократии, впрочем, оказалось с душком. Пришедшие к власти республиканцы покрыли себя позором коррупционных скандалов и махинаций. Даже героя войны (и затем президента) Гранта коснулась эта грязь: его сыновья участвовали в спекуляциях, в конце концов, разорив отца. «Американский Жуков» умер почти в нищете.

Хотя афроамериканцы и завоевали на волне победы кое-какие позиции (14 депутатов и 2 чернокожих сенатора; по иронии судьбы, в самой мятежной Южной Каролине они вообще захватили большинство в местном собрании), однако торжество их было недолгим. В массе своей бывшие рабы стали издольшиками-арендаторами у своих прежних хозяев. На волне экономического кризиса республиканцам пришлось в 1877 году пойти на компромисс с демократами и смириться с политикой сегрегации (мороженое «только для белых!»), которую проводили местные власти на юге страны.

Процесс реального уравнения в правах растянулся на без малого век.

И все же после гражданской войны это была уже другая страна. О ней мы расскажем в следующем очерке.

А пока – смотрите фильмы о том славном и страшном времени:

«Унесенные ветром» (1939);

«Холодная гора» (2003);

«Слава» (1989);

«Боги и генералы» (2003);

«Последний изгой» (1993);

«Север и Юг» (1986);

«Хороший, плохой, злой» (1966; К. Тарантино назвал его лучшим по режиссуре в истории кино; его влияние прослеживают в наших культовых фильмах «Белое солнце пустыни», «Свой среди чужих, чужой среди своих», «Игла», «Брат-2»).

(Продолжение следует)