В. Сорокин: «Моноклон»

Сорокин В. Моноклон. – М.: Астрель: АСТ, 2010. – 286 с.
 

Новый сборник рассказов Владимира Сорокина пока приняли кисловато. Один блогер ворчал: ну, накопилось у писателя старых и новых текстов, отчего бы и не издать, кушать-то надо. И еще сказал: вечно то же самое у Сорокина, но поклонники будут довольны.

Так как я стойкий поклонник, то и доволен. Мне показалось, сборник рассказов «Моноклон» – в чем-то удачней и «Дня опричника», и «Сахарного Кремля», и «Метели» потому уже, что здесь Сорокин выступает в самом органичном для себя жанре: в жанре рассказа. Роман и тем более «эпопея» (пускай и с приставкой «квази-«) – все-таки не очень его жанры, они требуют не только стабильно масштабной, но и РАЗВИВАЮЩЕЙСЯ мысли.

Я не скажу, что у самого Сорокина такой мысли, такой идеи нет, как бы сам он в интервью ни сопротивлялся всякой тенденции, всякой «идейности» в своем творчестве. Просто «идея Сорокина», как и «идея Чехова» умещается вся в пространстве рассказа: мир страшен в любой своей ипостаси – материальной, социальной, психической и мистической. И все то, что призвано преодолеть этот страх, этот ужас, перегнать его во что-то позитивное – напрасный труд, мартышкин пот.

Мысль, конечно, в русской словесности совсем не новая, и на память тотчас приходит даже не скептик Чехов, а Леонид Андреев. Правда, приходит и толстовское: «Он пугает, а мне не страшно». Так вот, Сорокин, в отличие от Андреева, опирается не на похмельные прозрения и книжные ужасы, а на весь жуткий опыт 20 века, и при всем том, что интонационно он гораздо богаче, тоньше, гибче, ироничней Андреева, – здесь реально-то жуть и берет!

Собственно, «Моноклон» и собрал те разнообразно жутковато-сюрные крупицы нашего опыта 40 – 2000-х, которые Сорокин преобразил в художественные тексты порой с памфлетной игривостью. Здесь и «Тридцать первое» – рассказ о том, как немолодая и не слишком счастливая тетка (привет Валерии Ильиничне!) вдруг обзаводится фаллосом, этим фаллосом сметает на Трубной во время знаковой демонстрации 31-го числа памятник Маяковскому, и что из этого выходит. И рядом – «Тимка»– рассказ об успешной даме, которая от успеха-карьеры своей воет душой и просто не может жить дальше. И тотчас – старый сорокинский текст «Черная лошадь с белым глазом», где в неспешно-духовитой парадигме «деревенской прозы» дана идиллия-ужастик о 22 июня 41 года. И тут же – «69 серия» – блестящий стеб на тему шумного успеха сериала «Школа». И затем – лирический рассказ-воспоминание «Кухня»…

Зачем я это все пересказываю? Затем, чтобы не читавший представил, насколько разнообразны обличья страха, явленные этими текстами.

Каждый рассказ по-своему жуток или хотя б жутковат. Но именно – ПО-СВОЕМУ. Объединяет эти рассказы не только тема страха и не только локализация: СССР—Россия, 40–00-е. Объединяет и своя авторская интонация – смесь жути, смака и смеха. Просто в каждом рассказе эти ингредиенты представлены в разной пропорции.

Лучший и здесь, и вообще у Сорокина (на мой взгляд) рассказ «Путем крысы» – насквозь серьезен. Он – о беплодности жертвы во имя добра в мире-космосе, который построен не на добре (чувстве), а на инстинкте. Вот любят говорить о холоде Сорокина, о том, что у него «сердца нет». У него не «сердца нет», он просто отрешает нас от иллюзий. А это больно, жестоко, от этого так ведь делается нехорошо…

Я сознательно избегаю постмодернистского жаргона в разговоре о Сорокине, потому что в лучших своих вещах он намного значительней, глубже, «общечеловечней» того, что принято создавать в нарочитых постмодернистских колбочках.

И чуть ни в каждой рецензии на него не устаю повторять: есть как бы два Сорокина – советский и «постсоветский». Все, что связано у него с «совком», пронизано гораздо большей энергетикой, иной раз даже в ущерб художественности вещи. Тогда и установка у него была намеренно контркультурная, деструктивная. (Хотя, думаю, и жизненный материал автором был всей шкурой больше прочувствован, и тень монстра советского была гуще, мощнее, величественней).

«Постсоветский» Сорокин как-то легче, смешливей, игривее, его часто сносит в совсем памфлет с острозлободневной политической подоплекой. Но его живость, наблюдательность, его все-таки, вопреки собственным уверениям, укорененность не только в «текстах», но и в самом бытии, делают эти «памфлеты» пластичными и довольно неоднозначными.

Последняя вещь сборника – «Занос» – яркий тому пример. Жанрово это рассказ, который обращается то ли в пьесу, то ли в сценарий, что лишь говорит о том, как трудно рукавицами одного жанра ухватить горячие пирожки текущей действительности.

В основе – вроде бы стеб на тему излюбленных фишек «Эха Москвы»: вороватый тандем (двойная деревянно-чугунная статуя Медопута, которому приносят жертвы золотом), дело Ходорковского (главный герой – олигарх Миша, дом которого, карая и грабя, уничтожают силовики), весь социально-политический строй «нашей Раши» с его демагогией и правовым нигилизмом.

Честно скажу: вещь при всем своем юморе настолько нерадостная и меткая, что понимаешь: прав один из персонажей – самый счастливый чел на Руси сейчас – пригородный ассенизатор, который всем нужен, а взять у него, у сердечного, и нечего.

Изображая весь этот «супрематизьм» современной нашей жизни, Сорокин вовсе не щелкает бичом сатиры по голенищу. Сатира-то предполагает наличие у «критикана» положительных идеалов. Так вот, милые дамы и господа, самое печальное в том, что здесь мы и упираемся лбом в расстрельную стенку постмодернизма. Никакого положительного идеала для нас Сорокиным не заготовлено! (Ну, для себя, он, я надеюсь, припас…)

Читатель вдруг понимает: автор, может быть, и насмешничает, но вовсе не критикует. Он констатирует, он диагноз ставит. На обложке книги – зеленоватый профиль жуткого динозавра с синей мигалкой в лобешнике, с блатняцкой наколкой на кулаке. Он в строгом деловом костюме, но сжимает острый предмет казни, уже окровавленный. Это и есть моноклон – вымерший динозавр (рассказ «Моноклон»).

Вымереть-то он, собака такая, вымер, но принцип жизнедеятельности его нам остался. Ну, типа: жрет, хавает, кровища во все стороны, вонища до небес, «и все боятся меня, и все трепещет вокруг», а обречен ведь на вымирание. Что под этим разумеет автор: государство ль Российское или Русь православно- народную тож, посконную вообще?..

Вы скажете: фу, как плоско!

Я бы тоже хотел, чтобы подлец Сорокин в своем прогнозе «обшибся»! Но вот набирал я текст и по Фрейду опечатался: вместо «динозавра» – «динозавтра» нашлепал…