|
Владимир Войнович: Язык – мой враг
Оказывается, даже смена веков может отразиться на общей грамотности. Судите сами.
В прошлые столетия большинство людей, окончивших, допустим, начальную школу или церковно-приходское училище, все-таки знали, что надо говорить: в одна тысяча семьсот, восемьсот, девятьсот таком-то году. А тут идет уже седьмой год третьего тысячелетия, а у нас до сих пор крестьяне, рабочие, милиционеры, государственные служащие, генералы и маршалы, главный санитар страны Геннадий Онищенко, министр образования и науки Андрей Фурсенко, премьер-министр Михаил Фрадков и телеведущий академик Владимир Познер говорят и язык не ломают… не знаю, как они себе представляют в письменном виде числительное двух тысячи раздельно или двухтысяче слитно или вообще на немецкий манер все вместе: двухтысячеседьмой год. Мне очень неудобно столь ученых мужей поправлять, но все-таки, господа, запомните, пожалуйста (а то ведь режет слух), что надо говорить две тысячи седьмой, восьмой или десятый.
Если уж заговорил о языке, то замечу, что по тому же телевидению – ну, сколько? – наверное, процентов девяносто выступающих писателей, народных артистов и самих телеведущих говорят (а писатели и пишут), что они одели пальто, ботинки или перчатки, хотя каждый, наверное, когда-нибудь слышал, что все эти вещи человек на себя не о–, а надевает, – а одевают кого-то (например, ребенка) во что-то.
Хочется сказать и о том, что… Как говорилось в старинной шутке, девяносто прОцентов наших дОцентов употребляют это «о том, что» совершенно не к месту. «Он мне угрожал о том, что…», «Меня пытались уговорить о том, что…», «Суть состоит о том, что…», «Есть надежда о том, что…»
Вот и во мне теплится надежда, что какое-то количество людей, по крайней мере, сопоставимое с тиражом журнала «Ностальгия», прочтя мои заметки, что-то намотают себе на ус и хотя бы этих двух ошибок постараются избегать.
Но… кажется, еще Зощенко сетовал, что, сколько о вреде пьянства ни пиши, оно меньшим не становится, ибо пьяницы рассказов о себе не читают (им некогда, они водку пьют), а тех, которые читают, убеждать незачем.
Еще я недоумеваю, почему ну просто чуть ли не все телевизионные вещатели почти во всех случаях говорят «трое человек», «пятеро человек», «шестеро человек», хотя в большинстве случаев правильнее было бы сказать три, пять, шесть. У меня лично ностальгии по советскому прошлому нет. По казенным текстам того времени тоже. Однако тогда люди, допущенные к микрофонам, все, кроме руководителей партии и государства, говорили языком хотя и суконным, но части речи склоняли или спрягали так, что речь их считалась эталонной.
Теперь же все плетут, что хотят и как хотят.
И правильно. Свобода есть свобода. Каждый человек, даже малограмотный, имеет право выражать свое мнение, как умеет. Но уж штатные радио- и телевизионные дикторы, комментаторы, ведущие разных ток-шоу должны знать и соблюдать правила своего языка не меньше, чем водители автомобилей – правила дорожного движения. И наказывать нарушителей правил нужно бы одинаково.
|
|
[ № 2, 2007 г. ]
Дмитрий Сарабьянов: «Объективная истина все-таки существует»
[персона грата]
Александр Колбовский: Хлеба, салата и зрелищ!
[обозреватель-тв]
Владимир Войнович: Язык – мой враг
[нон-стоп]
«…по тому же телевидению – ну, сколько? – наверное, процентов девяносто выступающих писателей, народных артистов и самих телеведущих говорят (а писатели и пишут), что они одели пальто, ботинки или перчатки, хотя каждый, наверное, когда-нибудь слышал, что все эти вещи человек на себя не о-, а надевает, – а одевают кого-то (например, ребенка) во что-то»
Вячеслав Пьецух: Бухало и террор
[проза]
Тимофей Дьяков: Забытые вещи
[обозреватель-книги]
Светлана Кекова: Золотая скорлупа
[терра-поэзия]
Глеб Шульпяков: Дачный участок
[старый город]
Дмитрий Смолев: Плюс-минус идейная нагрузка
[обозреватель-арт]
Варвара Шкловская-Корди: «Когда у отца были неприятности, он ложился спать»
[семейные сцены]
Кшиштоф Варликовский: «Театр примирил меня с жизнью»
[маэстро]
«…В одном из моих спектаклей два гомосексуалиста целуются. После этой сцены некоторые зрители покидали зал. Но когда в одном из эпизодов герою отрубают руки, никто из зала не уходит. Значит, сексуальные табу гораздо крепче? Значит, о тоске по любви говорить опаснее?»
Игорь Пальмин: «Главное в фотографии – провокация памяти»
[артотека]
Григорий Потемкин: Техносила
[анфилада]
Ольга Шумяцкая: Жаркий январь 2007-го
[обозреватель-кино]
Артем Варгафтик: Лист ожидания
[репетиция оркестра]
Игорь Чувилин: Работа окончена
[волшебный фонарь]
Игорь Егиков – Ирина Воронцова – Санджар Янышев: Свет для музыки
[table-talk]
Виталий Вульф, Серафима Чеботарь: Полжизни Вивьен и Лоуренса
[театральный роман]
«Огненный человек» Дмитрий Мелкин: Между цирком и театром
[урок труда]
Франк Годдио: «Клеопатра была женщиной умной, но некрасивой»
[атлантида]
Ольга Шумяцкая: Паша Строганова, сестра Жанны д’Арк
[киноностальгия]
Святослав Бирюлин: Все смешалось в доме FM
[музей звука]
Маша Шахова: Заговоренный дом
[подмосковные вечера]
Григорий Заславский: Непонятно и не смешно
[обозреватель-театр]
Лев Малхазов: Наш Телеман
[обозреватель-классика]
Юрий Рост: Копелев
[окно роста]
Екатерина Соколова: Наступила зима
Предисловие Юрия Норштейна
[норштейн-студия]
Игорь Сердюк: Как барабаны Джуманджи
[гастроном]
Сюжет от Войцеховского
Марк Водовозов: Булыжник – оружие кёрлера
[финиш!]
Виктор Куллэ: «Поэзия с торговлей рядом…»
[дом с привидениями]
Александр Васильев: Кому помешала шляпная булавка?
[винтаж]
Святослав Бирюлин: Звучание в масштабе
[обозреватель-рок/поп]
Лидия Оболенская: Вторая кожа сибарита
[комильфо]
Глеб Шульпяков: «Житница» на Блошке
[блошиный рынок]
Пелем Г. Вудхауз: Веселящий газ. Роман
[fiction прошлого века]
|
|
Журнальный жанр