Бобина Т.О.
Чтение как спасение в современной подростково-юношеской прозе

[ Второй Международный интеллектуальный форум «Чтение на евразийском перекрёстке»: материалы форума / Министерство культуры Челябинской области, ЧГАКИ. – Челябинск, 2014. – С. 31–36. ]

Вдохновляющей тенденцией современной подростково-юношеской прозы стало укрепление роли книги и чтения в сюжете и личной траектории персонажей. Возросло присутствие литературного текста и ситуаций чтения, усилилось значение книги в построении фабулы и в духовно-нравственном движении героев: нередко их читательская биография изображается как увлекательный и характеристичный процесс. Книга, чтение предстают полем интенсивного общения, способом поиска и обретения друзей, определения духовно близкого человека, а подчас и спасения – реального и фигурального. Читательский опыт литературных героев может стать обогащающим началом для реального читателя, служа своеобразной культурной навигацией, наращивая читательский багаж и тем самым содействуя преодолению кризиса чтения.

Пространство многих современных книг плотно насыщено литературным «материалом». В повседневном общении персонажей звучат фамилии писателей, названия произведений, имена литературных героев. Сам круг и характер читаемых книг служит исчерпывающим средством аттестации героя, приёмом выявления личных предпочтений, духовных запросов. В поле общения персонажей фигурируют так называемые культовые, знаковые книги: «Ромео и Джульетта» в повести А. Жвалевского и Е. Пастернак «Шекспиру и не снилось», «Отелло» в повести О. Раина «Отроки до потопа». В повести Аи эН «Библия в SMS-ках» сюжетообразующим центром стали Ветхий и Новый Заветы, провоцирующие духовные усилия героев и, пусть на время, ставшие средством избавлением от эгоизма и одиночества. Подростки проводят своеобразную ревизию Книги книг, восторгаясь «Песнью Песней» и обсуждая «Нагорную проповедь», сомневаясь в правомерности поступков некоторых библейских персонажей.

В подростково-юношеской литературе, независимо от описываемой эпохи, действуют герои–книгочеи. Недюжинную начитанность выказывает герой повести О. Раина «Отроки до потопа» Сергей Чохов. Детдомовец Бригунец из повести Н. Ковалёвой «Зима и лето мальчика Женьки» признаётся: «Я тоже книги люблю – про приключения» [1]. Увлечение книгами, чтением служит знаком неординарности, даже превосходства в чуждой среде. Так, интерес к книге выделяет Женьку из общей массы детдомовцев. Его воодушевление чтением – некий императив иной жизни, знак жажды и возможности выхода за уготованные границы. Спасительные «Два капитана» Каверина стали способом самоидентификации подростка: «Больше всего ему нравилось, что она написана от первого лица. И можно думать, что будто он немного Саня Григорьев, сильный, смелый…» [2]. Судьба и образ книжного героя – словно альтернатива адской детдомовской реальности. Женьку удручает, что книги расходятся с жизнью: «Когда-нибудь так будет, чтоб не били совсем? Как в Алёниных книжках. Как там? – Один за всех и все за одного… Один против всех. И все на одного» [3]. Известный романтический книжно–кинематографический лозунг трансформирован в драматическую антитезу. Позаимствованный у Р.  Скотта девиз каверинского героя «Бороться и искать, найти и не сдаваться» провоцирует напряженный самоанализ героя–подростка: «Что искать? Что найти? И как бороться? Кастет ему с одного удара дух вышибет. Оставалось „не сдаваться“. Только это тоже получалось не очень. Женька просто терпел и молчал» [4]. Осознание несовпадения между книжными декларациями и реальностью душесозидательно, но неминуемо влечет взрыв.

В центре размышлений его молодой воспитательницы Алёны Дмитриевны – знаменитые фразы Ф.М. Достоевского из «Преступления и наказания», «Братьев Карамазовых»: «Фёдор Михайлович, что вы там писали о слезе ребёнка? Слёзы – это очищение» [5]. Алёна спорит с классиком: «Нет, Фёдор Михайлович, это не страшно, если дети плачут. Ведь когда человек плачет, он еще верит, что его спасут, что ему помогут. Когда вера кончается, дети берут в руки нож» [6]. И она стремится избавить своего подопечного от излома судьбы, от жестокости сверстников.

Литературный образ помогает выработать систему ценностей, спасительное представление о желаемом. Так, для лидера стаи беспризорников Генки книжный мир – сказки Г.-Х. Андерсена – стал символом несбыточно–мечтательного, неисполнимого в реальности. Сказочный образ – точка отсчёта в шкале человечности и доброты: «случись невозможное – доживи Генка до старости, стал бы похож на Оле Лукойе из старых Валькиных сказок. Хотя нет – Оле Лукойе добрый. Генка злой. Хуже собаки» [7]. Литературные тексты своим несовпадением с реальностью провоцируют формирование представлений о неоднозначности понятий добра и зла, справедливости. Изменение репертуара чтения героя отражает его человеческую трансформацию; жанровые предпочтения служат зеркалом личных импульсов: «Всю жизнь Генка много читал. Сначала Валькины сказки… Последние годы читал много фантастики. Там в конце почти каждого романа случалась грандиозная битва, где на одной стороне собирались все силы Добра, а на другой – силы Зла» [8]. Генкина приязнь к фантастике проявляет его жажду отринуть явь: «Только в книжках добро и зло делятся в пространстве. На самом деле граница проходит внутри. Внутри каждого человека. И каждый из людей сражается сам с собой… Я свою битву уже проиграл. Но есть еще Валька и Ёська…» [9].

Книги предстают источниками животворных впечатлений юных персонажей. Читательская деятельность становится посылом для рефлексии героев, помогая в их личностном и духовном самоопределении, способствуя их самоидентификации. Текст является опорой духоподъёмности персонажа в трудных жизненных ситуациях. Герои прибегают к чтению в драматические моменты их бытия. Книга служит непреложным инструментом воспитания и достижения семейного лада, средством гармонизации отношений героя с самим собой и с окружающим миром. Гармонизирующий эффект книги и умиротворяющего материнского чтения проступает в воспоминании Сергея Чохова о случайном посещении кладбища и первом столкновении со смертью: мальчик «чувствовал себя так, словно заболел ангиной. Мама читала что-то про Незнайку и его друзей, – а он слушал её голос и почему-то думал о той девушке, которой никто уже и никогда ничего не прочтет» [10]. Литературное происхождение имеет внушаемый ему жизненный рецепт: «Будем действовать по графу Льву Николаевичу …делай что должно и будь, что будет» [11]. Книга буквально предстает способом спасения – в физическом и психологическом плане. В повести Раина грубоватый Стас, вследствие удара которого Сергей угодил в больницу, благодаря книге открывается с новой стороны: «Знаешь, я когда с рёбрами маялся, в депрессняк впал… А тут тётка в гости пришла – она у меня библиотекарем работает. В общем, принесла стопку книг. Я, конечно, все брать не стал, но одну приметил, – Стас засмущался. – То есть я с чтением не очень дружу, а тут как что-то нашло. Открыл потом, одолел первые страницы – и прилип. Пока не дочитал до конца, не оторвался. Называется „Таинственный остров“. Это Жюль Верн. То есть книга, может, и детская, не знаю. Но меня царапнуло» [12]. Любимая книга, подаренная пострадавшему однокласснику, предстает своеобразной исцеляющей эстафетой в борьбе с болезнью и хандрой: врученный Стасом в больнице «Таинственный остров» Ж. Верна помогает Сергею превозмочь трудные обстоятельства. Благодаря Стасу возникает образ книгохранилища – места «подпитки» души, обретения гармонии. Книги – особенно «осенние» – потрёпанные, читаные–перечитаные (которые «глотать хочется») противостоят и современным «искушениям» [13].

Чтение идентично спасению из сложной жизненной ситуации. В повести А. Лиханова «Мальчик, которому не больно», одним из способов излечения ребёнка от недуга закономерно становится книга – «Библия для детей», вручённая обездвиженному мальчику в утешение. Для серьёзно больных детей – героев повести Н. Назаркина «Изумрудная рыбка» – увлекательная книга поистине целительна: она получает статус инструмента духоподъёмности, служит альтернативой однообразному и грустноватому больничному бытию, скрашивая его. Предпочтительна динамичная, живительная своей энергией приключенческая литература: «Три мушкетёра» А. Дюма, «Айвенго» В. Скотта, «Всадник без головы» М. Рида.

В повести Е. Мурашовой «Одно чудо на всю жизнь» наивная детская сказка становится импульсом к спасению друзей: «Увы! Чернявый, вертлявый, носатый Лёвушка всегда, во всех детских спектаклях играл Буратино. Но ощущал себя Пьеро... Но ведь Пьеро тоже сражался с Карабасом. Как умел» [14]. Припомнившаяся мальчику расхожая фраза Ф. Достоевского «Красота спасёт мир!» преобразуется в иное – «Красота – это наоборот от „стрелять“, – решил он и распахнул футляр». Заиграв полонез Огинского, он обезоружил противников и спас всех.

В повести А. Жвалевского и Е. Пастернак «Время всегда хорошее» отождествление себя с самоотверженными героями «Трёх мушкетеров» А. Дюма и «Двух капитанов» В.Каверина помогает Вите в неоднозначном 1980-м году обрести решимость в защите несправедливо обвинённого друга. В книге «Страшная сказка. Невыдуманная повесть о детстве и войне» А. Самохлеб убеждает, что в годы фашисткой оккупации книга и чтение приобрели особую роль: литературные романтические герои выступают воодушевляющими образцами достойного поведения в военное лихолетье. Экстраполяция героических деяний книжных персонажей на военное детство провоцирует опасные приключения реальных детей. Книга служит альтернативой войне, средством нормального человеческого общения, компенсацией беды. Читаемые бабушкой во время ночёвки семьи в поле строчки лермонтовского «Выхожу один я на дорогу» становятся мощным средством душесозидания. Компенсаторно-спасительно чтение «Евгения Онегина» Пушкина, «Мцыри» и «Паруса» Лермонтова. Мама читает стихи Тараса Шевченко – «самые грустные и только о женщинах, словно доказывая самой себе, что были и есть на свете судьбы пострашнее, чем у неё, что нужно не опускать рук, нужно бороться, не сдаваться» [15].

Оправдан «книгоцентризм» романа М. Нисенбаума «Теплые вещи» – о становлении творческой личности: его сквозным образом стала именно книга – в ряду «тёплых», очеловеченных, вещей. Книга – источник удовлетворения духовно-интеллектуальной жажды героя, толчок к творчеству, опора для индивидуального развития, поиска смысла бытия. Смена круга чтения Михаила – В. Маяковский, А. Блок, С. Черный, Р. Бах, Н. Гумилев, Ф. Петрарка, С. Соколов, Платон – знаменует личностное движение юного художника, его высвобождение от авторитетов. Состав текстов предстает базой идентификации личности. Знаковой книгой для Михаила явился томик китайской поэзии, открывшей новый мир тонких, неуловимых оттенков, помогшей лучше познать себя и спастись от пошлости и неуюта окружающего бытия.

В трилогии М. Чудаковой «Дела и ужасы Жени Осинкиной» прописывается безусловность чтения: здесь читают престарелые эмигранты, столичные барышни и мальчишки из алтайской глубинки. Книга и чтение становятся инструментом воодушевления читателей на благие дела. Игнат применяет мировой книжный юмористический репертуар (М. Зощенко, Ф.Брет Гарт) в целях смехотерапии для заболевшей бабушки и добивается успеха.

Таким образом, современные прозаики активно изображают увлечённых книгами ребят в качестве обаятельных персонажей, прибегают к характеристике своих героев кругом их чтения. Все это подтверждает укрепление книги и чтения в качестве ценного и захватывающего занятия. Бесспорна заразительность читательского опыта и впечатлений литературных героев для их ровесников; воодушевление персонажа книгой способно спровоцировать интерес к ней читателя, желание соотнести читательские впечатления литературного персонажа с собственными. Авторы убеждают в развивающем потенциале чтения для своих героев, подчёркивают его значимую роль в поиске и обретении ценностей и личностных ориентиров, а также в процессах спасения себя и других, подспудно утверждая ценность этой деятельности для реальных ребят.

 

1. Ковалёва Н. Зима и лето мальчика Женьки. М. АСТ: Астрель: Полиграфиздат. 2011. С.117.

2. Там же, с. 35.

3. Там же, с. 172.

4. Там же, с. 35.

5. Там же, с.97.

6. Там же, с. 98.

7. Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь. М. Центр Нарния., 2010. С. 121.

8. Там же, с. 324–325.

9. Там же, с. 122.

10. Раин, О. Отроки до потопа. Екатеринбург. Сократ. 2009. С. 184.

11. Там же, с. 289.

12. Там же, с. 156.

13. Там же, с.158.

14. Мурашова Е. Одно чудо на всю жизнь… С.338.

15. Самохлеб А. Страшная сказка. Невыдуманная повесть о детстве и войне. М. АСТ; СПб. Астрель-СПб–. Владимир. С. 133.