Library.Ru

главная библиотекам читателям мир библиотек infolook виртуальная справка читальный зал
новости библиоnet форум конкурсы биржа труда регистрация поиск по порталу


Библиотекам Страница социолога Тексты
 

Стельмах В.Д.
Читатель и современное литературное сообщество: возможность диалога

[ Читающий мир и мир чтения – М., Изд-во «Рудомино», 2003. – С. 145–156 ]

Многочисленные общественные акции в поддержку книги, которые проводятся в последнее время в столице и регионах, публикации в широкой и профессиональной прессе, квалифицирующие состояние массового чтения как культурную катастрофу, презентации вариантов возможных государственных программ и стратегий в этой области – все это само по себе свидетельствует о ее напряженности и проблематизации в общественном сознании.

Но если отвлечься от завышено эмоциональных и идеологизированных оценок – а сфера чтения и функционирования литературы всегда была и остается полем самых напряженных культурных баталий – и обратиться к реалиям и фактам, то картина выглядит не столь однозначно. Конечно, если судить по суммарным, обобщенным показателям чтения в современной России и пользуясь опять-таки суммарными данными о читательской активности, то действительно правомерно говорить о своеобразном рекорде, пике регрессии. Впервые за последние 100 лет ситуация с чтением в России характеризуется все более нарастающими регрессивными тенденциями.

Это падение показателей чтения и распространения печатной культуры является во многом следствием универсальных культурных процессов, характерных для всех модернизирующихся стран. Характеристики чтения в России все быстрее приближаются к средним значениям в большинстве европейских стран.

Однако для нашей страны с ее исторически сложившимся завышенным статусом литературы, особой ролью книги в общественной жизни и богатейшим читательским опытом вытеснение литературы с культурного подиума и маргинализация чтения воспринимаются как трагедия национального масштаба, с которой не могут смириться хранители отечественной культурной традиции. Призыв культурологов (Э.А. Орлова) забыть столь дорогое нам «тютчевское» «умом Россию не понять…» и начать измерять Россию именно общим аршином, ибо только тогда ее и можно будет понять, отторгается носителями идеи уникальности и «особости» нашего пути и нашего национального сознания.

Однако «суммарная» регрессия и ярко выраженный масскультурный характер чтения (точнее – «телечтения») – это лишь одна сторона процесса. С другой стороны – очевидное разнообразие читательского репертуара, специализация запросов, повышенный и неудовлетворенный спрос на «высокую» литературу, острый дефицит малотиражной научной и профессиональной книги, расширение круга интересующихся иностранной литературой, пособиями по изучению иностранных языков, изданиями по бизнесу, финансам, праву, как и другие столь же явные приметы, свидетельствуют о неоднозначности картины и спорности ее «катастрофических» оценок.

Суть заключается, с нашей точки зрения, не в динамичном «одичании» читающей публики, а в обострении двух ключевых для массового чтения проблем: институциональной и идеологической.

      Институциональные рамки чтения

В современной России налицо (как и в советское время!) глубокое несоответствие литературной системы запросам реальной и потенциальной аудитории. Разница в том, что в постсоветской России это связано не с идеологическими запретами и государственным надзором, а с распадом механизма трансляции литературных образцов, разрывом связей между разными этажами и звеньями литературной системы, самоизоляцией ее сегментов, в том числе – и читающей публики.

Из выстроенного в советское время и хорошо отлаженного механизма пропаганды книги и литературной культуры (отвлекаясь, естественно, от его идеологической «начинки») выпал ряд важнейших, скреплявших систему звеньев:

– исчезли специализированные учреждения, способствовавшие установлению взаимосвязей творцов и читающей публики (например, Бюро пропаганды художественной литературы Союза писателей);

– из-за высоких почтовых тарифов на пересылку книг распалась система книжной дистрибьюции, «умерла» Книга-почтой, а вместе с ней и система межбиблиотечного абонемента, столь важная для регионального книжного сообщества;

– сложилась диспропорциональная издательская география, когда 80% всей печатной продукции издается в Москве и Санкт-Петербурге, что поставило подавляющее большинство населения, особенно в отдаленных регионах, в неравное положение по сравнению со столичными жителями;

– «толстые» журналы, задававшие ориентиры и размечавшие для читателя литературное пространство, утратили свое главенствующее положение и роль;

– распад системы гарантированного комплектования привел к тому, что 90% всей выходящей в стране продукции не попадает в библиотеки;

– разрушилась информационная система книжного рынка, особенно та ее часть, которая обеспечивала поиск книг, вышедших ранее;

– почти исчез вторичный оборот книги (букинистическая торговля);

– с телеэкрана и из медийного пространства в целом практически ушли литературно-критические передачи, особенно для детей и юношества (передачи «Графоман» и «Порядок слов» – редкое исключение, их «одиночество» лишь подтверждает правило).

И так далее…

Предлагаемые специалистами меры, при всей их очевидной необходимости для элементарной нормализации ситуации, не принимаются соответствующими структурами и институтами, действующими разобщенно, рассогласованно и неспособными объединиться во имя достижения какого-либо общественно значимого результата. Так, одно из настоятельных требований – ввести льготные тарифы на пересылку книг, что принципиально важно для обеспечения литературой жителей регионов, – противоречит экономическим интересам почтового ведомства. Предложение предоставить льготы телевизионным каналам для размещения литературно-критических передач не встречает поддержки со стороны хозяев медийных холдингов. Идея сбора и раздачи книг через благотворительные организации и органы социальной защиты населения выглядит утопичной по причине большого и дополнительного (не нужного для этих структур!) объема работы. Мнение руководителей ряда регионов о целесообразности создания местных книжных издательств для выпуска некоммерческой книжной продукции блокируется издательствами с другими формами собственности. При очевидной настоятельности возрождения (создания) опорной сети книжной торговли в регионах, особенно в сельской местности, этим некому (незачем) заниматься в масштабе страны, исключение составляют лишь некоторые крупнейшие издательские консорциумы, накопившие потенциал для своего развития и быстро открывающие сейчас собственные книжные магазины, преимущественно в крупных городах (например, ACT). Обращение к государственным, коммерческим и общественным структурам с идеей регулярного проведения праздников и фестивалей книги, книжно-читательских общенациональных кампаний и других акций, способствующих повышению ценностного статуса книги и чтения, не встречает отклика и поддержки.

Все эти и многие сходные примеры свидетельствуют о распаде надежных институциональных рамок массового чтения, что переводит его в режим «свободного полета».

Отсутствие форм и средств привлечения внимания общенациональной аудитории к отмеченным профессионалами именам, исчезновение «толкачей» книги приводит к тому, что современные авторы позиционируются на читательском рынке без какого-либо воздействия собственно литературной среды. Читающая публика самостоятельно определяет свои приоритеты и маркирует литературный процесс, «раскручивая» одних писателей и избавляясь от других. Читатели создают и продвигают свой литературный брэнд безотносительно к мнению профессионалов.

Так, в читательском репертуаре, особенно в провинции, практически отсутствуют лауреаты литературных премий – Букера и анти-Букера, государственных премий, премий различных литературных журналов и издательств. В течение всей второй половины 1990-х годов самым читаемым «суммарным» автором оставалась А. Маринина. Никакие новые имена не могли поколебать ее рейтинг или хотя бы сколько-нибудь подвинуть на шкале приоритетов. За ней следовал В. Пикуль, совершенно не «пострадавший» от изменения строя и возникновения «другой» литературы. Далее шли Дж. Чейз, Агата Кристи и Ф. Незнанский. В последние два года произошла смена кумиров (но не общей жанровой и типологической композиции картины массового чтения): уверенным лидером стал Б. Акунин, рейтинг которого почти в два раза выше следующей за ним Д. Донцовой:

Авторы – лидеры продаж в крупных городах (по данным опроса, проведенного Российской государственной библиотекой в 2000 г.) (в % к числу упоминаний)

Б. Акунин – 24,8
Д. Донцова – 12,2
Т. Полякова – 3,5
В. Пелевин – 2,9
Т. Толстая – 2,7
П. Дашкова – 2,1
П. Зюскинд – 1,7
С. Шелдон – 1,6
А. Маринина – 1,3

Одним из значимых свидетельств «самостийности» чтения стало появление в библиотечном обороте, особенно в провинции, советского романа-эпопеи 1970–1980-х годов, прочти полностью вышедшего из оборота еще в период перестройки. Доля абонентов библиотек, обращавшихся к этим книгам в 2000 г., оказалась достаточно большой – 24,7%. При этом речь идет не о великих книгах, возвращенных обществу в период перестройки (М. Булгаков, Е. Замятин, А. Платонов, В. Гроссман и др.), не о лучшей прозе советских лет – «военной», «деревенской», «городской», но о «тенях», казалось бы давно канувших в литературное небытие: это социалистические «боевики», «секретарская» литература, романы-эпопеи (П. Проскурин, В. Иванов), книги, не переиздававшиеся с 1950-х годов (Г. Мальцев, Ф. Панферов, В. Кочетов, М. Бубеннов и др.). Эта тенденция подтверждается и материалами региональных исследований, авторы которых отмечают «возврат былых читательских авторитетов, хотя казалось, что они навсегда выпали из поля зрения пользователей библиотек». Книгоиздание не может инициировать этот спрос: рынок давно «ушел» от советских и постсоветских авторов, доля произведений советских «эпопейщиков» в издательском репертуаре постоянно уменьшается (16 названий в 1993 г. и 10 – в 1999-м). Но их сохраняет и реанимирует читательская среда. За распространением «старых» литературных лидеров стоит, видимо, ряд причин – отсутствие новых образцов излюбленного читательского жанра (роман-эпопея), ностальгический дрейф массовой аудитории к консолидирующим советским ценностям. Кроме того, несомненно, что этот феномен – побочный результат масштабной акции по сбору книг для провинциальных библиотек, проходившей под лозунгом «принимаем все». Не случайно, среди абонентов библиотек, читавших эту литературу, 33,5% составляют жители малых городов, 25,4% – сельские жители и только 3,6% – москвичи и петербуржцы.

Итак, круг чтения массовых категорий складывается сегодня вне воздействия интеллигенции и привычных каналов литературной коммуникации. Крупнейшие авторитеты мировой литературной культуры для широкого читателя практически не существуют.

      Читатели и творцы – эрозия идеи

Второй аспект, существенный для понимания особенностей чтения сегодня, – эрозия самой идеи диалога творцов и просветителей с массовой аудиторией.

Интеллигенция, ответственная за поддержание и воспроизводство культурных ценностей и норм, сегодня по-разному осознает свою роль и свою ответственность за то, что происходит в обществе, в «низах», в «народе». В ситуации интеллектуального разброда читатель оказывается лишним и малоинтересным для литературного сообщества.

Как и всегда в переломные исторические периоды, высокая, авангардная культура становится все более замкнутой и обособленной, ориентированной на саму себя и на «свой» круг близких и посвященных: это, например, театральные спектакли, которые ставятся сегодня «для себя» и небольшого круга «своих», «посвященных», или произведения, определяющие литературный процесс, но по своей стилистике изначально не предназначенные публике («быть наедине со своими мыслями, писать книги, заведомо лишенные аудитории, не принадлежать ни к какому народу, не шагать ни в каких рядах»…).

Современные тексты носят подчас подчеркнуто эпатажный характер, чтобы как можно сильнее заявить о своей «инаковости» и обособленности от «массы».

При всей естественности внутреннего самообособления высокой культуры, ее дистанцирования от публики («Ты царь, живи один…») тезис « искусство не создано для толпы, оно существует только для избранных», вынутый из сферы творчества и возведенный в ранг идеологии, исключает саму возможность коммуникации и трансляции культурных норм. По сути, это обрыв российской просветительской традиции, традиции служения.

В интеллигентском сознании укоренилось и постоянно демонстрируется высокомерно презрительное отношение к массовому читателю, его вкусам и предпочтениям. Та литература, которая сегодня определяет содержание чтения основных групп населения – детектив, боевик, любовный роман, фэнтези, историческая беллетристика, публично квалифицируется не иначе как «криминальное чтиво», хотя она включает не только литературный «мусор», но и вполне добротные образцы массовой культуры. На одной из общероссийских конференций по чтению говорилось, например, что «место Акунина в прихожей вместе с драными галошами и старыми зонтами», а в единственной на телевидении серьезной литературно-критической программе «Графоман» предлагалось «сжечь», «уничтожить», «запретить» Акунина, т.к. его книги не являются фактом культуры и они опасны, ибо отвлекают интеллигентную женщину от чего-то более серьезного».

Столь яростная нетерпимость и абсолютизация собственных вкусов, когда хорошим признается то, что укладывается в рамки собственных представлений, а дурным – все, что противоречит им, сразу же исключает какую-либо возможность диалога с читателем и взаимопонимания.

Тот факт, что это очень разная литература и что нам катастрофически не хватает именно добротной беллетристики и на вопрос читателя «Что бы мне такого почитать?» библиотекарям практически нечего посоветовать, кроме нескольких авторов, практически не принимается во внимание.

Другая значительная часть литературного сообщества, наоборот, подчеркнуто демонстрирует не самоизоляцию, но повышенную заботу о нуждах и интересах «народа», выступая в роли его доверенного лица и от его имени. Эта группа позиционирует себя через читателя и потому постоянно обращается к его фигуре для демонстрации собственных идеологических установок и сведения счетов с собратьями по литературному цеху. Читатель в этом случае используется как чисто символическая инстанция, необходимый аргумент во внутригрупповых культурных баталиях. Для этой части культурной элиты характерен агрессивный поиск виноватых, а точнее – виноватого, который находится сразу: это государство, утратившее свои контролирующие и карательные функции. В ответ на классический российский вопрос «Что делать?» ими предлагается целый набор запретительных мер.

Например, предлагается (совершенно серьезно!) просто экспроприировать (отобрать) деньги у 7-8 олигархов и использовать их для издания полезной для общества литературы. Или говорится о целесообразности прекратить программу компьютеризации образования и не поставлять компьютеры в школы, чтобы вынудить детей читать. (Заметим по этому поводу, что Россия находится на начальной стадии компьютеризации по сравнению с развитыми странами, хотя и очень быстро продвигается вперед. По данным разных научных центров в 2001 г. только 6% населения страны имела доступ в Интернет. На вопрос Фонда «Общественное мнение» «Как обычно Вы проводите свободное от работы и учебы время?» только 2% опрошенных по общенациональной выборке ответили, что «занимаются с компьютером». Данные по Москве и Санкт-Петербургу, где до 70% учащейся молодежи (студенты) имеют дома компьютеры, лишь еще раз доказывают глубину разрыва между культурой столиц и культурой остальной страны.

В разрабатываемых и выносящихся на широкое обсуждение документах о поддержке чтения, претендующих на статус общенациональных, предлагается столь же простое решение вопроса: волевым порядком ограничить выпуск той или иной литературы, которая, по мнению разработчиков, «представляет угрозу национальной безопасности страны». Дело, как мы знаем, не ограничивается призывами – предпринимаются и практические действия военного характера.

Так, массовая акция молодежного движения «Идущие вместе» по обмену «вредных», по мнению его участников, книг (среди них, например, В. Ерофеев и В. Пелевин) на «полезные» романы Бориса Васильева или классические произведения, публичное растаптывание книг В. Сорокина или обращение в суд по привлечению к ответственности этого автора и его издателя – все это «литературоведение улицы» является, по выражению В.Ерофеева, «легкой формой сжигания», «книжным аутодафе». Организаторы этой акции вряд ли знали, что они не оригинальны. Все это уже было: в решениях I Всероссийского библиотечного съезда в 1924 г. содержалось требование «изъять негодную литературу и заменить ее соответствующей».

Можно было бы и не придавать большого внимания инициативам подобного рода. В конце концов, речь идет о конкретной культурной группе, имеющей право, как и все другие, на выражение собственной позиции. Проблема возникает, когда подобные начинания тиражируются, молчаливо или открыто поддерживаются официальными кругами, транслируются, в том числе и библиотеками (библиотечные ток-шоу «Сорокин, Пелевин или Борис Васильев? За и против?»).

Все это уже было в нашей истории, и мы очень хорошо знаем, к чему ведут кары и культурные репрессии – это книжный голод, «теневая» литература, «черный» книжный рынок, самиздат и т.д.

Конечно, политика запретов вполне естественна и необходима, когда речь идет о социально неполноценных группах, находящихся в стадии социализации, – это дети и подростки, процесс воспитания которых невозможен без блокировки нежелательных для общества ценностей и явлений. Нетерпимость по отношению к литературе, разрушающей базовые демократические ценности, проповедующей насилие или расизм, также стала нормой в большинстве цивилизованных стран. Однако при этом четко очерчивается тот сегмент культуры, который должен быть блокирован как противоречащий общепризнанным, консолидирующим общество ценностям и нормам. И это законодательно закрепляется. Тем самым минимизируются возможности культурного произвола одних групп по отношению к другим. К тому же если по поводу книг, признанных национальными или мировыми шедеврами, вошедших в культурный капитал нации, давно достигнуто относительное единство мнений, то общее согласие по поводу текущей литературы складывается постепенно и трудно.

Тот факт, что стратегия культурной войны набирает очки и предлагается в качестве идеологии продвижения чтения, свидетельствует лишь об ужесточении позиций воинствующих культурных групп, готовых любой ценой навязать обществу свою программу и свои ценности. Это путь в никуда, ибо все попытки силой втащить людей в высокую культуру совершенно бесполезны. В культурных войнах нет победителей. Войну с читателем также выиграть нельзя, ибо он всегда свободен в своем выборе и был свободен даже в советские времена, когда чтение было жестко контролируемой и цензурированной сферой.

«Те, кто следят за «картой военных действий» в ходе культурного конфликта, осознают, что единственное очевидное разрешение этой ситуации состоит в том, чтобы все группы «…научились слушать друг друга и находить путь к согласию…Тогда пронзительный визг о собственных правах сменится уважительным и бережным отношением к правам всех…»

     Программы поддержки чтения

В современной деструктивной ситуации проблемы, имеющие принципиальное значение для гармонизации отрасли, годами или уже можно сказать десятилетиями не находят своего решения. Поэтому внесистемные факторы – отдельные спонсорские или государственные целевые программы – могут оказывать мощное воздействие на продвижение отрасли в целом или ее отдельных сегментов. Примером этого может служить деятельность Института «Открытое общество» (Фонд Сороса). Во второй половине 1990-х гг., когда положение российских библиотек было критическим (почти полностью прекратилось финансирование, отсутствовала подписка, распались источники гарантированного комплектования и т.д.), Институт «Открытое общество» практически взял на себя их обеспечение текущей литературой. С 1998 г. Мегапроект «Пушкинская библиотека» направил в библиотеки на самых льготных условиях более 15 млн. книг, число библиотек всех типов, комплектуемых Мегапроектом, достигло сегодня 12 тысяч.

Программа «Чтение» имеет ту же цель, что и другие подобные инициативы Фонда, а именно: поддержание читательской культуры и ценностного статуса книги. Однако эта безбрежная, но объединяющая всех нас цель операционализирована в приоритетах и формате программы. Ее особенностями являются:

– широкий общественный характер региональных акций и инициатив, которые поддерживаются, их «озвученность», что возможно лишь при условии вовлечения в работу всех творческих сил, членов книжного сообщества, СМИ, местных администраций и культурных институций;

– создание организационной базы для продвижения литературных образцов в виде региональных центров чтения, которые должны восполнить отсутствие (распад) необходимых специализированных структур и стать своего рода пусковым механизмом для развертывания книжно-читательских акций и кампаний;

– освоение новых площадок для работы с отдельными группами взрослого населения и детьми – городские дворы, скверы, досуговые центры, летние лагеря, интернаты и т.д.;

– и наконец, ориентация не на такие расплывчатые категории, как «общество», «страна» или «население», а на конкретные группы, прежде всего на тех, кто в силу жизненных обстоятельств или своих ориентации не включен в книжную культуру или «выпал» из нее: молодежь с девиантным поведением или ориентированная на не книжные формы культуры, нечитающие дети и подростки, преимущественно из неблагополучных семей, взрослые и дети с ограниченными возможностями и др.

Эта попытка выйти в мир не книжной или вне книжной культуры сразу же выявила ограниченность наших концепций, неопределенность стратегий и бедность технологий.

У нас нет опыта проведения общенациональных кампаний в поддержку чтения и библиотек, как у других стран. Можно назвать лишь два исключения, хотя и беспрецедентные по своим масштабам и результатам: это кампания по ликвидации неграмотности в 1920-е гг., в ходе которой удалось в рекордные сроки научить читать многомиллионное население страны; и поэтический бум 60-х гг., периода «оттепели», «поэтическое торжище» (по выражению Б. Ахмадуллиной), инициированное уже не властью, но самим обществом, избравшим поэзию для выражения своих настроений и надежд.

Это означает, что опираться придется не на осмысленный и систематизированный исторический опыт, а на собственную изобретательность и здравый смысл.

Советская идеология и пропаганда всегда были ориентированы не на человека или группу, но на массу, безликую и однородную, с общим выражением лица. Поэтому адресных методик и технологий приобщения к чтению практически нет. Методические издания по культуре чтения, воспитанию художественного вкуса и пропаганде той или иной литературы, издающиеся библиотеками в большом количестве, содержат, как правило, перечень традиционных и хорошо освоенных форм и методов, адресованных прежде всего пользователям библиотек и продвинутым читательским слоям. Вопрос, что делать с подавляющим большинством людей, которые не читают вообще или почти, ставит в тупик даже профессиональных распространителей книги.

Не разработан жанр рекламно-методической продукции, адресованной людям «с улицы» – например, яркие памятки (книжные закладки, буклеты), содержащие внешне элементарные, а, по сути, глубоко профессиональные советы. Немногочисленные попытки выпуска обыденной продукции с книжной символикой являют собой оглушительные примеры культурной и социальной бестактности. Мы получаем результат прямо противоположный задуманному – вместо разметки жизненного пространства литературными символами происходит их разрушение, точнее – ниспровержение до уровня низкого и обыденного.

Наконец, у нас нет и, по сути, никогда не было групп подготовленных специалистов, для которых продвижение книги в нечитающем сообществе являлось бы не побочной, но основной формой деятельности. По сути, мы имеем дело со слабо профессионализированной и концептуально неопределенной сферой.

Однако дело не только, а точнее, не столько в технологиях, сколько в неясности и неопределенности главной идеи – идеи диалога профессионального сообщества с массовой аудиторией, построенного на соотнесении разных ценностных миров и представлений. Его условием является принятие языка массового читателя, умение преподносить «наши» ценности в «их» оболочке, в привычной для читателя форме, подстраиваясь под культуру нижних слоев.

     В заключение

При всей неопределенности и сложности ситуации, при всех наших слабостях и ошибках работу по продвижению книги и чтения, которая не имеет конца или хотя бы видимых результатов, придется делать целеустремленно и постоянно. Ибо иного ценностного императива для цивилизованного общества не существует. Нам ничего не остается, как только катить в гору этот камень, пусть даже к неизвестной или к воображаемой вершине, и надеяться, что наш, повторяемый вслед за булгаковским героем призыв – «За мной, читатель!» – будет услышан.

 Вверх


главная библиотекам читателям мир библиотек infolook виртуальная справка читальный зал
новости библиоnet форум конкурсы биржа труда регистрация поиск по порталу


О портале | Карта портала | Почта: [email protected]

При полном или частичном использовании материалов
активная ссылка на портал LIBRARY.RU обязательна

 
Яндекс.Метрика
© АНО «Институт информационных инициатив»
© Российская государственная библиотека для молодежи